Дойла. Только где вся эта экзотика и где мы? Я уж скорее поверю в волка-оборотня, чем в то, что по белорусским лесам бегают амазонские индейцы, негры или малайцы с отравленными стрелами. Да и не отравленными тоже. Знаешь, скоро будет тридцать лет, как служу, с восемнадцати годочков. Куда только служба не заносила, каких только диковин не повидал. Но ни разу не сталкивался со случаем, когда человека убивали бы стрелой. Что скажешь?

– Есть еще кое-что, – сказал я, поколебавшись. – Читал еще пацаном в том же «Мире приключений» про ядовитых ящериц. Их вроде бы встречали в Альпах и где-то в Америке. Только там же писалось, что сведения такие – крайне недостоверные. Все «очевидцы» как на подбор какие-то мутные, и вещественных доказательств никаких: ящерицы эти не попали людям в руки ни живыми, ни дохлыми, и ни одного укушенного не объявилось…

– Вот видишь, – хмыкнул он. – Очередная сказочка… Ладно. Давай поговорим о конкретике, в данном случае о практической географии. Вот, присмотрись. Ты польский хорошо знаешь, тебе легче, это мне Орлич все названия переводил…

Радаев выложил передо мной отличную карту-двухверстку с надписями на польском и грифом польского лесничества – ну, это мне знакомо, лесники в любой стране располагают подробнейшими мелкомасштабными картами… Косачи и окрестности. У северной окраины городка простым карандашом очерчен неровный полукруг, если прикинуть, километров пять в ширину и столько же в длину. Семь названий, два отмечены кружочками, два – просто точками.

– Семь населенных пунктов? – вслух предположил я.

– Именно, – кивнул подполковник. – Правда, под категорию населенных пунктов подходят только два, обозначенных кружочками. Две деревни, одна маленькая, другая побольше. Остальные пять – хутора. Расчет здесь простой. Все остальные деревни и хутора расположены гораздо дальше. Тело нашли около пятнадцати ноль-ноль, а смерть наступила, уверяют медики, самое малое два часа назад, а то и раньше. Ты сам должен прекрасно знать: в каждом конкретном случае время смерти определяется индивидуально, нет какого-то шаблона. Так что самое малое – тринадцать ноль-ноль. Из Косачей Ерохин уехал, когда едва минул полдень. Так что прошло меньше часа… Явно он не кружил по району, вероятнее всего, съездил в какое-то одно конкретное место и возвращался назад. Да, машину нашли вот здесь, стояла передом в сторону Косачей. Посмотри сам: все семь точек остались у него, как выражаются моряки, за кормой. Я, конечно, послал туда людей – Семенихина с Козубом. Больше выделить не смог – как порой бывает, операция «Верблюд» рванула неожиданно вперед, пришлось бросить все силы на нее, равно как на «Кассиопею» и «Фокстрот». Но даже будь у меня свободные оперативники, я бы все равно послал только двух на «Виллисе». Плохо мне верится, что будет результат. Хорошо еще, если что-то произошло в одной из деревень – тут уже много народу запомнило бы «Виллис» и советского офицера. А вот если на хуторе… Там обитает одна семья, ну, две. Гораздо легче сговориться. Заявят с честными глазами, что не было ни такой машины, ни такого офицера, и как определить, что они врут? Лазать по окрестностям с лупой, как Шерлок Холмс, искать следы шин? Проблематично. А главное, нет ни малейших доказательств, что смерть Ерохина, пусть чертовски загадочная, хоть как-то связана с его поиском «голяка». Ни малейших доказательств… С Ерохиным все. Поговорим теперь о твоей группе – хотя именовать ее так будет чуточку высокопарно, это все же группа… Называя вещи своими именами, вы двое бьете баклуши и мух на окне считаете. Что никоим образом вам не в упрек – вам просто нечем заняться, а поиски архива прекращать нельзя. Крамер, звонили из армейского управления, задерживается. Там на маршруте нелетная погода, протяженный грозовой фронт, который нерационально облетать стороной. Самолет сел в Смоленске, там пока и остается. Единственная ниточка, заслуживающая такого названия с превеликой натяжкой, – Барея, точнее, поданная на него анонимка, связывающая его с Кольвейсом. И отнестись к ней надо серьезно: аноним откуда-то знает Барею и его звание, Кольвейса и его звание… Ты еще долго намерен Барею мариновать на нарах?

– Да нет, – сказал я. – Собирался его вызвать на первый допрос – точнее будет, на беседу, – как только вы меня отпустите. В этой связи нужно кое-то обговорить…

Два капитана

В полном соответствии с предписаниями стул для «собеседников» мне намертво прикрепили к полу метрах в двух от стола. Предосторожность отнюдь не лишняя: допрашиваемый порой стул с превеликим удовольствием использовал бы в качестве единственного аргумента. Без всякой надежды вырваться на свободу, конечно, – из чистой вредности. Однако для Бареи я заранее поставил второй, впритык к столу. Во-первых, ему следовало ознакомиться с лежащим на столе документом, своим личным делом, а во-вторых, я нисколечко не верил, что он взбрыкнет. В конце концов, это не откровенный идейный вражина вроде того эстонского эсэсовского лейтенанта, что в мае сего года кенгурячьим прыжком на меня кинулся с прикрепленного стула (ну и получил по сусалам). Хваткий контрразведчик, пусть и отставной, должен понимать неписаные правила игры…

Так что, когда сержант-автоматчик из конвойного взвода привел часовщика, я жестом отправил его в коридор, а Барее показал на тот стул, что стоял вплотную к столу. Подумал мельком: пока что не выпало случая прикрепленный стул обновить… Кольвейса бы на него – не оттого, что я ждал какой-то выходки с его стороны, а чтобы сразу осознал свое положение…

Какое-то время разглядывал Барею откровенно. Он не выглядел ни осунувшимся, ни особенно угнетенным, в точности таким, как во время нашей предпоследней встречи, когда он мне чинил вот эти самые часы.

– Ну что же, давайте внесем ясность, – сказал я по-польски, решив лишний раз попрактиковаться в языке, хотя Барея, как выяснилось, русский знал хорошо. – Вы арестованы военной контрразведкой. У вас есть жалобы? Согласно правилам, вы можете подавать письменные жалобы в военную прокуратуру.

– Пожалуй, никаких жалоб, – ответил он почти сразу же. – Не на что пока пожаловаться, разве что на неожиданное лишение свободы… но ведь такую жалобу никакая прокуратура не станет рассматривать, я уверен…

Хорошо держался, говорил спокойно, рассудительно, без тени настороженности или страха – ну конечно, старая школа, подполье и контрразведка. Вообще-то так держатся и люди, не знающие за собой никакой вины, но не будем гнать лошадей…

– Фамилия моя Чугунцов, звание – капитан, – сказал я.

– Да, я так и думал, – сказал он так же спокойно. – Совершенно как в старые времена – один просвет, четыре звездочки. Правда, при царе звание делились на две степени: штабс-капитан, с погонами,