— Я согласен.

— Вот и отлично, и это, Игорь, ты на Арнаутова особо в случае чего не дави, а то даже я не знаю, что он в ответ сможет выкинуть. Сам видишь, он не побоится угрожать оружием вышестоящему и я честно говоря его даже немного побаиваюсь. Рассказали мне тут, как он немца допрашивал, это что бы узнать у него, куда они наше трофейное оружие свозят. Так вот, привязал его к дереву и стал ему методично сначала ломать пальцы на руке, а затем их спокойно отрезать. А сломался немец, когда он пообещал его не убивать, а сделать из него японскую свинью.

— Это ещё что?

— Жуть, это когда человеку отрубают руки и ноги, а потом всё отрезают, выкалывают глаза и протыкают уши, так что в итоге получается слепо-глухо-немой обрубок. И обещал это немцу очень спокойно, как будто уже неоднократно такое делал. Я порой даже думаю, а нормальный ли он человек, но пока он в излишней жестокости не замечен и удовольствия от пыток не получает. Так что ты с ним поаккуратней будь, даже если он просто уйдёт от нас, мы потерям человека, который может выдавать нестандартные, но действенные решения.

— Хорошо, тем более, что думаю ни кто лучше твоего Арнаутова не сможет обеспечить нас всем необходимым.

Глава 8

Глава 8

Ехать за оставшейся формой и другой амуницией я решил другим маршрутом, хотя тут палка о двух концах. С одной стороны вроде старый маршрут безопасный, но гарантий, что он им так и остался, у меня не было. Если немцы что заподозрили, то вполне могут нас подловить по дороге, так что прикинув и так и этак, я решил всё же ехать новым маршрутом. Кстати Ильичёв решил таки после моего возвращения передислоцироваться в другое место. Изучив предстоящий маршрут по карте, двинулись в путь, пусть сейчас надо было проехать чуть дольше, зато почти всё время будем двигаться по лесам. Больше всего я боялся дружеского огня, мы ведь себя выставляли колонной вермахта, немецкая техника, немецкая форма, пока проверять не начнёшь, не догадаешься, что мы не немцы. От окруженцев станется, пальнуть по нам и двинуть в лес, однако это было меньшим злом, чем если мы двигались в своей форме. Может нам и попались окруженцы по дороге, вот только если они и были, то видимо не рискнули связываться с нами. Машины у нас все с тентами, так что и не скажешь, что внутри, пустой кузов, груз или солдаты. Наконец подошло время обеда и мы встали на привал, как раз нам попался ручеёк, тёкший рядом с лесной дорогой, и не успели мы выключить моторы грузовиков, как услышали тоскливый собачий вой, причём совсем рядом с нами. Решив проверить, что там такое, взяв с собой нескольких бойцов, я двинулся на вой, и идти пришлось всего ничего, какую-то сотню метров, а там застал картину маслом. На земле, у большой сосны, лежало тело в командирской форме, а рядом сидел огромный пёсель и жалобно выл. Мы осторожно вышли к дереву, заметив нас, пёсель перестал выть и оскалился, злобно зарычав, а я, словно по какому наитию, достал из кармана галету, и протянув её вперёд, спокойным голосом на русском стал говорить с сабакеном.

— Тише, всё хорошо, хорошая собачка, мы свои, мы тебя не обидим, тише мой хороший.

Услышав русскую речь, пёс перестал скалится, но тихо рычал, а я осторожно приближался к нему, продолжая протягивать галету. Перестав рычать, пёс шагнул вперёд и обнюхав галету, взял её из моей руки и захрустел её. Я осторожно подошёл к лежавшему командиру, это был майор артиллерист, но к сожалению мёртвый. Коснувшись тела, ощутил, что оно ещё тёплое, видимо майор умер только что, его живот был перевязан обрывками нательной рубашки, сквозь которую проступили кровавые пятна. Мне было жаль этого майора, даже если бы мы нашли его раньше, пока он ещё был жив, то мы всё равно не смогли бы ему помочь. Не смотря на всё то количество освобождённых пленных, и тех, кто к нам вышел сам, кроме пары фельдшеров и нескольких медсестёр, других медиков у нас не было. Этому майору требовалась срочная операция, которую мы при всём нашем желании не могли ему предоставить. Достав его документы, я велел бойцам сходить к машинам и принести пару лопат, после чего выкопать майору могилу. Пёс внимательно смотрел за нашими действиями, видимо он понял, что его хозяин мёртв, от того он так жалобно и выл. Быстро выкопав могилу, мы положили в неё майора и засыпали её, а один из бойцов воткнул в изголовье крест из двух сучьев. Пёсель всё это время внимательно следил за нашими действиями, а я, после того, как мы похоронили майора, сел перед ним на корточки и глядя ему прямо в глаза, спросил:

— Ну, что пойдёшь со мной?

При этом, я протянув руку, стал его гладить по голове, почёсывая за ухом. Видимо что-то решив для себя, пёс ткнулся мордой в моё плечо, а затем лизнул меня в лицо. Видимо он всё же признал во мне нового хозяина, а я стал думать, как его назвать. Я не слишком хорошо разбирался в собачьих породах, знал основные из них, этот же красавец был или кавказцем или алабаем, хотя вроде кавказцы более мохнатые, а этот был достаточно короткошёрстым, так что похоже всё же это алабай. Вот и с именем определился, это был мальчик, и раз он родом из Средней Азии, то звать его буду Ханом, был бы кавказцем, тогда стал бы Князем.

— Хан, ко мне!

Неожиданно, пёс сразу послушал меня, может я и с именем угадал, а то оно как бы само собой напрашивалось для него. Пёс пошёл за мной, правда перед этим обнюхав моих бойцов. Мы вернулись к машинам, тут и обед поспел, готовили макароны с тушёнкой, взяв валявшийся в бронетранспортёре наш круглый котелок, наложил порцию и пёселю, при этом не поскупившись, и сунул его в ручеёк охладится. Хан оказался очень крупным псом, на взгляд он весил не меньше меня, так что не позавидуешь тому, в кого он вцепится.

Алабаи достаточно крупные собаки, некоторые экземпляры вырастают до 100 килограмм, так что взрослый пёс весом в 70