– Да, да, Соколов, мы подумаем, как помочь твоим ребятам. Ступай. Астафьев, разберись, что можно сделать с застрявшими на немецкой территории танкистами.

Когда Алексей вышел из кабинета начальника штаба, то услышал в коридоре шум и несколько возбужденных голосов. И самым громким из них, к его неудовольствию, был голос Омаева.

– Пошлите со мной солдат, товарищ капитан, я покажу дорогу. Мы пробьемся! Поймите, я не могу бросить товарищей, я обещал вернуться с подмогой!

Руслан стоял перед комбатом Лукмановым и чуть ли гимнастерку на груди рвал. Капитан, злой, побагровевший что-то выговаривал танкисту негромким голосом, стараясь убеждать, а не орать на весь штаб. Какой-то лейтенант хотел было вмешаться, но Лукманов так гаркнул на него, что тот сразу исчез. Астафьев с недовольным видом подошел и хмуро посмотрел на танкиста.

– Ну вот, что я и говорил! Синдром победителя? Выполнил задание, а теперь мне все можно? Победителей не судят, так, ефрейтор Омаев?

– Товарищ майор, там же мой экипаж, там наши ребята в окружении…

– Я вам не разрешал говорить, товарищ ефрейтор, – грозно ответил Астафьев. – Кажется, вашего командира роты полковник Островерхов напрасно похвалил за отличную боевую выучку подчиненных. Дисциплина, простите, ни к черту! Распущенность, нарушение Устава, споры со старшими по званию! Это ни в какие ворота не лезет, товарищ лейтенант.

– Омаев, – Соколов кивнул в сторону двери, – выйди на улицу и жди меня там.

– Но товарищ лейтенант, – начал было танкист, но Алексей грозно посмотрел ему в глаза и стальным голосом повторил: – Омаев!

Руслан поник головой, потом опомнился, вскинул руку к шлемофону, отдавая честь. Повернувшись через левое плечо, он чуть не потерял равновесие и вышел на улицу. Астафьев покачал головой, но Соколов успел сказать первым:

– Прошу простить, товарищ майор, но этот человек только что вырвался из боя, спас командира. Он двое суток не спал и смертельно устал. А его товарищи, боевые товарищи, остались там и сражаются с врагом. И, вероятно, погибнут без нашей помощи. Прошу не делать дисциплинарных выводов относительно ефрейтора Омаева.

– Хорошо, сделаем скидку на нервы и усталость, товарищ лейтенант, – понизил тон майор. – Но я все же замечу, что на фронте ежедневно погибают люди, ежедневно солдаты возвращаются из боя, где смерть им смотрела в лицо. И если каждый из них начнет что-то требовать и доказывать, то во что превратится армия! Война требует от нас всех высочайшего напряжения сил и нервов, и ни для кого не может быть поблажек. Вы, товарищ капитан, – Астафьев повернулся к комбату, – должны выполнить приказ командира дивизии, который я вам передаю.

– Слушаю, товарищ майор, – уже остывая, ответил Лукманов.

– Попробуйте организовать вылазку, пошлите нескольких ваших бойцов к танку. Поддержите наших героев. Экипаж и танк следует попытаться вернуть в расположение части. Только я вам напоминаю, что в эту вылазку посторонних не брать. Никаких горячих и необузданных танкистов. Это ваша задача, комбат. Выполняйте, но особенно не рискуйте.

– Есть! – козырнул капитан и вышел из штаба.

Астафьев строго посмотрел на Соколова, который тоже хотел уйти, намекая, что он его не отпускал. Вздохнув, он взял Алексея за локоть и подвел к окну. Здесь у подоконника он, глядя в окно на облетающие с деревьев листья, заговорил:

– Ваша горячность мне понятна. Возраст, темперамент. Только я вынужден повторить вам, Соколов, что мы в армии, что идет война, самая чудовищная война, которая когда-либо шла на земле. Десятки миллионов людей идут убивать друг друга. И в Европе, и в Африке, и в Азии. Отдавайте себе отчет, что на войне гибнут люди и война ведется не для того, чтобы… Вы хоть понимаете, сколько приказов ежедневно отдает командир дивизии, посылая подразделения и части в бой? Иными словами, посылая людей на смерть. Вы отдаете себе отчет, сколько приказов каждый командир отдает, зная, что погибнут его солдаты, но иного выхода нет? Что у каждой победы, у каждого боя есть своя цена? Есть цель и цена достижения этой цели? Не хочу кощунствовать и говорить вам, что это элементарная арифметика. Это было бы неуважением к нашим солдатам, к нашему народу, но очень часто, Соколов, повторю, очень часто приходится просто считать, в каком случае, при каком развитии ситуации погибнет меньше солдат и будет достигнута цель. Стоит тот или иной опорный пункт противника, чтобы за него были убиты двадцать солдат и сорок покалечились? Цинично это и грязно, но ведь это так. Говорить об этом не принято, а считать порой принято.

– Что вы хотите этим сказать? – угрюмо спросил Соколов, хотя уже понял, куда клонит майор.

– Цена вопроса, товарищ лейтенант, и вам, как командиру, я это не должен объяснять. Цена победы, если хотите. Операция, для которой был отправлен ваш экипаж, имеет большое значение, сведения, полученные нами, спасут жизни тысяч советских бойцов. Задача выполнена, хотя мы были готовы жертвовать для ее выполнения и большим количеством жизней. Да, остался танк на вражеской территории и двое танкистов. Вы будете требовать от комбата Лукманова, чтобы он положил две роты, спасая двух танкистов?

– Каждый солдат, идя в бой, должен знать, что его командование не бросит, его Родина не бросит в трудную минуту, – тихо сказал Соколов, понимая, что его слова сейчас звучат лишь просто как красивый упрек. По большому счету майор ведь прав.

– Каждый солдат, – покачал Астафьев головой, – идя в бой, должен знать и думать о том, чтобы выполнить свой долг гражданина и солдата. Он должен жизни не пожалеть и любой ценой выполнить приказ. Таков смысл присяги, таков смысл гражданского долга каждого советского человека. Больно думать об этом? Знаю! Но у войны свои законы. Идите, Соколов! Я разрешаю вам остаться при штабе дивизии до тех пор, пока не станет окончательно ясна судьба вашего экипажа. И прошу вас, Алексей Иванович, не наделайте глупостей. Вы ведь не первый день на фронте. Не сделайте так, чтобы вместо того, чтобы получить награду, вы загремели в штрафной батальон.

– Хорошо, я понял вас, товарищ майор! – кивнул Соколов. – Спасибо, что по-человечески поговорили со мной.

– Успокойте пока девушку, побудьте с Лизой Зотовой. Уделите ей внимание. Она ведь знает, что вы командир Бочкина. Начальник политотдела дивизии лично разрешил ей задержаться у нас, до возвращения жениха. И еще, Алексей. Мы вызывали по радио ваш «Зверобой». Ребята не отзываются. Вот в чем беда. Отсюда и решения. Жаль, если ваши ребята погибли. Цены таким нет. Искренне говорю вам.

Ночь прошла спокойно. Немцы действительно не пробовали больше добраться до