В ответ послышались крики, стоны и проклятия. Снова бросок в сторону, снова перекат. Ответные очереди прошли мимо. Теперь назад к Логунову. Немцы получили ложное направление, и Руслан выиграл еще минут десять. «А патроны-то кончаются», – подумал он с горечью.

Увидев ноги убитого немца, Омаев подполз, расстегнул его ремень и так же ползком стал передвигаться к воронке, волоча подсумок с еще двумя полными магазинами для «шмайсера». Когда он упал и скатился вниз, почти сразу по краю воронки заплясали фонтанчики земли и засвистели пули. Высунув автомат и не глядя, Руслан дал две короткие очереди в сторону фашистов и снова припал к земле. Ситуация была безвыходная и до боли обидная. Он не смог дотащить до своих раненого командира, не смог доставить карту.

И тут справа и слева затрещали очереди из «ППШ». Знакомые, родные звуки! Кто-то кричал, отдавая приказы по-русски. Дважды бухнули взрывы ручных гранат и снова раздались очереди. Короткие, злые. В ответ вяло отзывались сухим шелестом выстрелы из «шмайсеров», но они скоро затихли. На миг установилась тишина, потом зашелестела трава, и Омаев поднял оружие.

– Эй, окруженцы! – раздался недалеко сочный бас. – Живые, что ли? Не стреляйте, свои мы. Боевое охранение. Старшина Гробовой! Вам на выручку приползли.

Омаев устало уронил руку с автоматом и закрыл глаза. А в поле неподалеку звучали голоса. Молодые, задорные:

– Ну, чего, есть живые или удрали?

– Да их всего тут шестеро было, Антоха. Постреляли мы их всех. Что, оружие собрать? Документы? Что батя сказал?

– Ребята! – крикнул Омаев. – Мы здесь, в воронке! У меня тут раненый, санитара срочно нужно.

Когда Соколов спрыгнул в ход сообщения и побежал к окопам, ему навстречу уже несли на носилках Логунова. Омаев шел следом в сопровождении автоматчиков, и его пошатывало от усталости.

– Твои? – спросил Лукманов.

Капитан, шедший первым, не успел посторониться, когда Соколов, буквально оттолкнул комбата и бросился к танкистам. Он подбежал, наклонился над Логуновым, убедился, что тот жив, что глаза старшины открыты, потом обхватил и прижал к себе Омаева. Снова обернулся к наводчику и схватил его за здоровую руку.

– Вася, живой! Руслан! Где остальные, что случилось? Ребята где? Бабенко, Коля?

– Там они, на нейтральной полосе, товарищ лейтенант, – слабым голосом, ответил Омаев. – Задание выполнили, карта вот в планшете. Готов дать пояснения и… пусть старшину несут быстрее. Плох он. Крови много потерял.

– Да-да, несите раненого! – начал распоряжаться Соколов, но потом обнял Омаева за плечи, и они опустились прямо на землю в стрелковой ячейке окопа. – «Зверобой» где, ребята как? Убиты?

– Живы, – помотал головой Омаев, потом жадно схватил фляжку, которую ему протянул один из пехотинцев, и припал сухими губами к горлышку. Закашлялся, вытер рот рукой и продолжил: – Были живы, когда я с пакетом и командиром пошел сюда. Напоролись мы на мину в последний момент. Гусеницу сорвало. А там «передок» у немцев. Ну, как «передок», жиденькие, в общем, позиции. Повезло, что нет у них там противотанковых средств. Проскочили бы, но вот мина, зараза! Ребята остались чиниться, а меня к вам отправили. Отбиваются. Немцы сразу полезли к нам. Хорошо, патронов много и пушка есть. Можно держать их на расстоянии. Но снарядов уже мало.

– Капитан. – Соколов, как пружина, вскочил, бросился к стоявшему рядом комбату. – Надо послать бойцов, вытащить ребят!

– Спокойно, товарищ лейтенант, – послышался голос Астафьева. – Не порите горячку. И не распоряжайтесь здесь. Не вы здесь командир. Возьмите себя, пожалуйста, в руки, или я прикажу вас арестовать. Берите вашего танкиста и в штаб на доклад.

В штабе танкистов ждал сам командир дивизии. Островерхов вошел, заметно прихрамывая на правую ногу, и, когда майор Астафъев подал команду «встать, смирно», только недовольно махнул рукой – «садитесь».

– Живой, танкист? – Полковник посмотрел на Омаева, и тот поднялся со стула. – Давай докладывай, раз командир экипажа в санбате. Ты сам был на станции или только карту передаешь?

– Был, товарищ полковник, – гордо заявил Руслан и стал рассказывать о том, как они пробрались на станцию со старшиной Логуновым и как сами провели разведку.

Островерхов слушал, разглядывая лежавшую перед ним карту с пометками. Он кивал, когда Омаев перечислял количество платформ с рельсами, расположение грузов и подразделений врага на станции. Потом поднял глаза и сказал:

– Хорошо, спасибо тебе, танкист. Говорят, ты всю ночь своего командира тащил сюда, отбивался от немцев. Молодец, горжусь, что у меня такие бойцы в дивизии. Ну, иди, отдыхай пока. Заслужил.

Омаев открыл было рот, чтобы что-то сказать, но перед ним распахнулась дверь, и адъютант кивнул на выход. Островерхов взял карту, которую привез Омаев, и подошел с ней к карте на стене.

– Сведения, которые привез экипаж, подкрепляются сведениями, полученными из других источников. И от партизан, и от наших разведгрупп на других участках. Именно на Рощино-Узловой фашисты собирают большое количество железнодорожных рельсов и материалов для ремонта путей. Сюда и в окрестные населенные пункты стягивают ремонтные и саперные подразделения. Стягивают и не начинают восстановительные работы. Ждут. Теперь нам стало понятно, чего именно. По последним сведениям, немцы хотят массово приступить к ремонту железнодорожного полотна сразу на нескольких участках, открыв рокадное направление. И буквально на третьи сутки по путям отправятся составы с войсками и техникой. Враг попытается неожиданно переправить на участок предстоящего наступления дивизии подкрепления. Цель – сорвать наступление, остановить наши войска и ударом во фланг отрезать группировку от основных сил и замкнуть кольцо. Для отправки, как нам стало известно, подготовлены две танковые дивизии. Это танковый клин, который должен будет разрезать наши части, нарушить коммуникации и управление войсками.

– Операция «Рельсовая война», – вставил Астафьев, – на первом этапе, товарищ полковник, дала хорошие результаты, но партизаны понесли большие потери, немцы научились реагировать на подобные атаки. Вторая волна «Концерта» необходимого эффекта не дала.

– Дала, майор, – покачал головой Островерхов, – дала! Мы понесли существенные потери после битвы на Курской дуге. Нам нужна перегруппировка, нам нужно пополнение наших сил, многим частям необходим отдых. И мы все это получили в результате действий партизан. Немцы давно бы перебрасывали резервы на этот участок, но их планы сорвали. И сейчас важно упредить их действия своими решительными и неожиданными действиями. Спасибо, Соколов, за твой экипаж, за хорошую подготовку подчиненных. Ты воспитал инициативных и умелых танкистов. И ты, и твой экипаж будете представлены к правительственным наградам. Думаю, мы можем тебя отпустить в свой батальон. Пора готовиться к большим свершениям, товарищ лейтенант.

– Разрешите сказать, товарищ полковник. – Соколов вытянулся и одернул гимнастерку. – А как же «Зверобой», как мой танк? Он ведь сейчас на нейтральной полосе