Летягин не ответил, потому что дверь открылась и в кабинет вошла миловидная молодая женщина с погонами младшего сержанта. Она поздоровалась без улыбки и принялась расставлять на столе чашки с кофе, сахарницу, тарелочки с печеньем и бутербродами с сыром.

– Думаю, это не будет лишним, – кивнул на стол полковник. – Все-таки вы несколько часов за рулем.

– Благодарю, кофе сейчас очень кстати.

– Ну, что вам рассказать о Бережном… – Летягин с чашкой кофе откинулся на спинку кресла. – Парень замкнутый, в душу к себе никого не пускает, друзей у него здесь нет. Так, приятели, не больше. С блатными особо не общается. Думаю, интуитивно понимает, что втянут его в свои дела и интересы. Он же у них в героях, как же, мента «на перо взял». Но и с администрацией у Бережного отношения напряженные. Я за ним наблюдал какое-то время пристально, когда он у нас появился, психологу посоветовал приглядеться. Беспокоился, что он агрессивный. Не нажить бы беды с нападением на контролера или на кого-то из гражданского персонала. У нас главный инженер вольнонаемный, два мастера. Они в промзоне целыми днями.

– В ШИЗО он у вас часто попадал?

– В изолятор попадают практически все, просто кто-то чаще, кто-то реже. Я стараюсь держать железную дисциплину. Знаю, есть колонии, где подход в принципе иной. Мол, они оступились, им надо помочь стать людьми, по-доброму относиться. Им не сладко в колонии, им надо как-то помогать. Нет! Это я вам с высоты своих убеждений, которые не противоречат моим должностным обязанностям, говорю. Они преступники, они совершили преступления и по закону несут наказание. Именно вот так. И облегчить им участь – значит смягчить наказание. Поверьте, кто готов исправиться, он в любом случае больше сюда не попадет. А те, кто склонность имеет, того жалей – не жалей, а он все равно снова к нам вернется, по той же статье, по другой, не важно. Вернется!

– А Бережной вернется сюда? – сразу же спросил Крячко.

– Думаю, что нет. Злобу он затаил не только на полицию, но и на весь мир, обиженным считает себя почему-то. Но он постарается больше не совершать преступлений. Вы понимаете разницу между фразами «не совершать преступления» и «не попадать больше в колонию»?

– Да, понимаю, – улыбнулся Стас. – Мне близка ваша философия. К сожалению, рассиживаться мне некогда. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы меня проводили.

Осужденный Бережной сидел в комнате для допросов, сложив руки на коленях и стискивая в пальцах мягкое черное кепи, которое здесь носили все сидельцы. Когда дверь в комнату открылась, он с дисциплинированной готовностью поднялся и поздоровался. Крячко смотрел на этого высокого парня со светлым ежиком волос и с серыми невыразительными глазами. Он видел фото Бережного в уголовном деле, а теперь поразился, как изменилось лицо этого человека. Восемь лет колонии не идут на пользу, это уж точно. Обострившиеся черты погрубевшего лица. И складки носогубные ярче проявились и на лбу от постоянного хмурого выражения, и глаза стали другими. На фото в уголовном деле был двадцатилетний парень с наивным, чуть нагловатым выражением лица. А сейчас перед ним молодой мужчина, на лице которого лежала неизгладимая печать… Стас попытался подобрать слово. Наверное, печать терпения.

Крячко уселся за стол, сложил руки, сцепив в замок пальцы, и кивнул осужденному на стул:

– Садись, страдалец. Разговаривать будем.

– Разрешите спросить, – низким, хрипловатым, простуженным голосом спросил Бережной. – Вы откуда?

Вся его вежливость, поспешное вставание, приветствие и просьба спросить иллюзий у Крячко не вызывали. Он знал, как муштруют осужденных в колониях. Не поздоровался с кем-то из персонала, в строй опоздал встать, и ШИЗО. А нутро у него другое.

– Полковник Крячко. Главное управление уголовного розыска МВД России, – представился Станислав.

– Ого! – чуть качнул головой Бережной. – Это по поводу моего освобождения в августе? Или по старому делу, за которое отбываю?

– Правильно, по твоему старому делу, за которое ты сюда загремел. Есть к тебе вопросы.

– Вроде восемь лет прошло. Что тут спрашивать-то?

– Пришло время спрашивать, Бережной. Есть вещи, на которые нет срока давности. Но сначала мы поговорим с тобой о другом. О тебе поговорим. Скажи, как ты жить собираешься, если тебя освободят?

– Что значит «если»? Я сознался в преступлении, все подтвердилось уликами, я отбыл наказание полностью.

– Отвечай на вопрос, – повысил голос Крячко.

– Нормально собираюсь жить, – неохотно заговорил Бережной. – Работать пойду, семью заведу. Как все люди. Если вы спрашиваете, буду ли я в будущем нарушать закон и хочу ли снова попасть сюда, то скажу, что не хочу. Меня в оперчасти раз в месяц маринуют такими вопросами. По дурости, по пьяному делу влетел. Больше не хочу.

– А если придется? Все ли ты сделаешь, чтобы не попасть сюда?

– Не понял вас.

– Все ты понял, Бережной! – усмехнулся Стас. – Когда вопрос ребром встанет, в колонию или на воле остаться, живот положишь за то, чтобы не сесть? Что ты юлишь?

Он смотрел на осужденного и понимал, что тот догадался, о чем речь. И не только догадался, но и испугался. Вопрос, как он на этот страх отреагирует. Тут все индивидуально. Одни со страху начинают всех выдавать и во всем признаваться. Часто даже в том, чего не делали, лишь бы добрые благодарные дяденьки пожалели и отпустили. А другие замыкаются в себе, упираются, как бараны лбом в ворота, и хоть ты тресни, а вытянуть из них что-то путное не удастся.

– Кто убил того полицейского, Морева?

– В деле все есть, – тихо ответил Бережной. – Мы били, Агапов сгоряча за нож схватился, потому что пьяный был, и ударил милиционера. Потом мы разбежались, но нас опознали свидетели. Причин не было, личной неприязни не было. Мы его не знали, впервые видели.

– Кто его «заказал»? Почему вы на себя взяли вину?

– Нет, мы подрались с ним. Личной неприязни не было, – продолжал бубнить Бережной. – Случайно, по пьяному делу получилось.

– А ты знаешь, что непредумышленное убийство, пусть и с отягчающими вину обстоятельствами, – это ерунда по сравнению с умышленным убийством, совершенным по предварительному сговору группой лиц? Думаю, что догадываешься, ты не глупый парень, да и здесь