– Ангелотворец! Ангелотворец!

Джо впервые за несколько лет вынужден повысить голос:

– Билли! – кричит он. – Билли! Билли, все хорошо, это Тед, у него голова не в порядке, но он и есть наш клиент. Или представитель клиента, ясно?

– Джозеф, этот старпер чокнутый! К тому же в платье!

– Это ряса, – поправляет его Тед. – Я – священнослужитель. – Слова звучат столь неожиданно и столь правдоподобно, что оба на какое-то время умолкают. Тед пожимает плечами. – Ну да, было дело. Часовня стояла далеко от обрыва, понимаете? Поэтому не упала.

Тут он поднимает руку, и его лицо искажает гримаса страшной боли; Джо невольно приходит в голову, что причиной его помутнений может быть не безумие, а физическая боль.

Тед Шольт действительно живет в теплице, однако теплица эта в викторианском стиле – просторная двухэтажная громадина со стеклянными стенами. Где-то наверху горит свет, и Джо различает очертания импровизированной кровати и письменного стола. Потрескавшиеся стекла заклеены липкой лентой, и да, вся конструкция плотно опутана лозами плюща-захватчика. Подойдя ближе, Джо признает, что картина действительно жуткая: словно голодные щупальца ползут по телу большого раненого зверя, норовя обнаружить лазейку и добраться до внутренностей.

Внутри тепло. Стекло и плющ делают пространство практически герметичным. Всюду, как на газовом заводе, проложены причудливо переплетающиеся трубы горячей воды. Тед снимает зюйдвестку, тем не менее остается в зеленых резиновых сапогах. Его ноги едва слышно шлепают по дощатому полу. Шлипшлюпшлипшлюп. Джо присматривается к сапогам. То ли фантазия разыгралась, то ли ноги у него действительно очень большие. Просто огромные. И почему, кстати, Тед не снял их при входе? Вероятно, ему не во что переобуться. Не может же быть, что у него перепончатые ноги!

– Вы плаваете? – неожиданно для самого себя спрашивает Джо, когда они поднимаются по лестнице. – Ну, в море. Летом. Я слышал, многие плавают. Даже под Рождество.

Черт побери, если тут целая деревня ушла под воду, сложно было придумать более бестактный вопрос. Он умоляюще смотрит на Билли: помоги, друг, я тону! Билли в ответ лишь таращит глаза: сам вляпался – сам и расхлебывай.

Тед не отвечает. То ли не расслышал вопроса, то ли решил его проигнорировать – мол, что с него, сумасшедшего, взять. Вместо ответа он хватает Джо за руку:

– Живо, живо!

Джо и Билли проходят за ним вглубь теплицы.

Подсобка невероятно огромная. В торце, выходящем к морю, – распахнутые настежь кованые двери. Джо вновь принимается гадать, как теплица выдерживает зимние ветра и почему до сих пор не рухнула. Даже сейчас видно, как стекло прогибается от ветра, и вся конструкция непрерывно скрипит и стонет. Воображение рисует страшную картину: все стены лопаются одновременно, наполняя внутреннее пространство миллионами смертоносных стеклянных лезвий.

Очевидно, пока это не случилось. То ли плющ спасает, то ли заросли дрока и невысокие коренастые деревья на краю обрыва. А может, стекло здесь непростое, какое-нибудь многослойное, бронированное, каким во Вторую мировую оснащались кабины военных самолетов.

– Сюда! – кричит Шольт. – Сюда, сюда, нам выше!

Они выходят сквозь кованые двери на улицу и попадают на винтовую лестницу, какую ожидаешь встретить в каменном замке, а никак не за стеклянной стеной теплицы на краю обрыва. Ветер лютует, так и норовит столкнуть их в пропасть. Джо успевает пожалеть, что надел просторный плащ: тот развевается и хлопает на ветру, как крыло исполинской летучей мыши.

Шольт одолевает последнюю ступеньку, и они выходят на крышу теплицы, где оборудовано что-то наподобие крытой веранды. Всюду валяется копившийся десятилетиями хлам: старая ручная косилка, две шины, мотки проволоки и заборные столбы. Билли Френд хмурится навстречу пронизывающему до костей ветру и вдруг взвизгивает, споткнувшись о груду человеческих конечностей, которая при ближайшем рассмотрении оказывается сваленными в кучу руками пластиковых манекенов. Он облегченно выдыхает.

– Что это?!

– В хозяйстве все пригодится, – набожно произносит Шольт и ведет их дальше, к своего рода башенке.

По веранде гуляет холодный сквозняк, а в воздухе стоит странный запах сухой листвы, сахара и скипидара. Сквозь завывания ветра и рев волн Джо различает новый звук, низкий оркестровый трезвон, что доносится одновременно со всех сторон. Если точнее, он исходит от высоких узких ящиков, которые стоят всюду аккуратными рядами.

– Пчелки мои, – говорит Тед Шольт. – Живые. – Кто бы сомневался! – Люблю их. Простые твари. Незатейливые. Конечно, ухода требуют. И при этом, как ни парадоксально, – чтобы их никто не трогал. Мед вкусный – вересковый, с примесью дрока. Иногда и еще что попадет. Я его отдаю миссис Трегенце, а она меня яйцами подкармливает и прочим. Прошлым летом три улья потерял. Позапрошлым – два. Пчелам нынче худо. В Америке так и вовсе беда: у некоторых все пчелы перемерли. Гибнут они, мистер Спорк. По всему миру. Знаете, какой процент производимых в мире продуктов питания напрямую зависит от пчел?

– Нет.

– Примерно треть. Если пчелы вымрут, для человека это будет катастрофа. Массовые переселения. Голод. Войны. А то и что похуже. – Он качает головой. – Страшное дело. Но мы же слепцы, верно? Мы ничего не видим. – Он вновь уходит в свой внутренний мир, и его взгляд принимается блуждать. – Пожалуй, это очередной знак. Давно пора начинать… Надеюсь, не опоздали.

Петляя между ульями, Шольт подходит к накрытому брезентом возвышению посреди веранды.

– Маскировка, понимаете? Где лучше всего спрятать дерево? В лесу, естественно. Ну… а это где спрятать? В лесу пчел!

Он откидывает брезент, под которым оказывается латунный предмет высотой в три фута, с серебряной чеканкой по бокам. Вещица в духе ар-деко. В духе модерна. В духе Искусств и Ремесел. Почти наверняка выполненная на заказ. Красивая – глаз не отвести.

Это – улей.

Корпус улья классической формы, в виде сужающейся книзу башни из бубликов. Поверхность украшена витиеватым чеканным орнаментом из линий и завитушек, а наверху расположена странная емкость, в которой явно должно что-то лежать. Здесь чего-то не хватает: улей похож на «роллс-ройс» без фигурки Ники на капоте. Что же следует поместить в эту емкость? Впрочем, ответ очевиден.

– Книгу, – напряженно выдавливает Шольт.

Джо виновато вздрагивает и достает из сумки ерундовину.

– О да, – бормочет Шольт. – Прочти книгу, заглуши барабанный бой. Заглуши бой. – Тут он подозрительно прищуривается. – А она работает?

– Полагаю, да. Я сделал все, что мог. Вещица… удивительная.

– Да, – бормочет Шольт. – Да, разумеется. Вы очень добры. Это весьма кстати. Не знаю, впрочем, одобрил бы Рескин? Истина и обман. Свет и тень. Раньше считалось, что суть готической архитектуры в том, чтобы создавать пространства для теней. Все эти украшательства – они про то, что не видно глазу. Маскировка. Божественное сокрыто в темноте. Не уверен, одобрил бы он… Но мы же не Рескины, так?

– Ну да, – поразмыслив, отвечает Джо. –