Шрифт:
Закладка:
— Добрый день, чем могу быть полезен?
— Доктор, скажите, я умру? — Встает к нему моя хоровичка и, бледная как смерть, подаёт результаты УЗИ.
Вот бывает же такое. Такая мужественная, стойкая, сильная, а тут совсем расклеилась.
Хватаю своего лучшего педагога за плечо, обнимаю, прижимаю, не даю отлепиться.
Ткаченко читает заключение. Не думаю, что он в этом разбирается. У него совершенно другой профиль, но обычно врачи знают друг друга, и он может посоветовать хорошего гинеколога, маммолога и так далее.
— Значит так, прежде всего нам нужно прямо сейчас сделать тонкоигольную аспирационную биопсию под УЗИ-контролем. Её результат и покажет нам, как действовать дальше. Но я не думаю, что вам стоит так сильно переживать. Здесь написано: «эхоскопически нельзя исключить фиброаденому». Аппаратура сейчас очень хорошая, клинику вы посетили достаточно неплохую, исследование у нас будет максимально точным. А фиброаденома — это добро! Но нужно сделать, как я сказал. Всё понятно?
Мы киваем как два болванчика.
— Ох, вы слышали? Это мой муж, — вдруг загадочно произносит Ульяна Сергеевна и припадает к Ткаченко.
Обнимает его и смотрит с восторгом, как кошка на сметану, будто он сказал нечто такое волнительно-возбуждающее, что прям ВАУ!
В первый раз её такой вижу. Ничего себе… Я думал, она строгая, серьёзная женщина.
— Пойдемте поднимемся на третий этаж. Я договорюсь, доктор УЗД возьмет вас без очереди.
— Пошли. — Тяну я свою полуживую женщину, которая от страха едва передвигает ноги. — И без меня ни на какие медицинские обследования, Виолетта Валерьевна, вы больше не пойдёте. Если вы такая трусиха, я буду ходить с вами.
— Ещё чего! Никто не ходит со своим директором на УЗИ! Это какой-то цирк! — бурчит Виолетта, однако руку не убирает, послушно топает за мной и четой Ткаченко.
Глава 27. Султанов
— Так! — Читаю табличку. — Значит, заходим сюда. — Открываю дверь кабинета, подталкиваю туда бледную как смерть Травкину.
Слышу за спиной:
— Надеюсь, Костя, ты больше никогда в жизни не будешь ревновать меня к моему глубокоуважаемому директору.
— Да уж, — смеётся доктор Ткаченко, — ему явно не до тебя, любовь моя.
Могли бы потише шептаться. Как дети, ей-богу. У нас тут, между прочим, совсем не весёлые события разворачиваются. А они ржут. Правильно говорят, что все счастливо влюблённые люди — эгоисты.
Но я не могу затолкать в кабинет Виолетту. Она упирается.
— Что значит заходим? Я внутрь, — дрожащим голосом, — а вы, Марат Русланович, можете посидеть в коридоре. Хотя, вообще-то, лучше бы вы поехали обратно в школу. Это не ваше дело. Вам вон надо направлять коллег на курсы повышения квалификации, переаттестацию, предоставить необходимые ресурсы для педагогической работы, а не… — переходит на злое рычание, — а не разглядывать мои штуки!
А сама за косяк хватается и едва не падает от волнения. Боится же до чертиков.
— Ну хватит уже. — Вздохнув, беру её под локоть и заволакиваю внутрь.
— Мужчина на выход, женщина на кушетку, — не поздоровавшись, резко отвечает доктор, сидящий за столом.
— Выходите! — вторит ему моя хоровичка.
— Не уйду!
— Ну пожалуйста!
— Нет! Это страшно и больно, я буду с вами!
— Ну вот что! — Устав от нашего спора, доктор швыряет очки на стол. — Оба на выход! И скажите Ткаченко, что я больше никогда не пойду ему навстречу. Позовите следующего.
— Всё! Всё! Всё! Мы уже готовы. Мы муж и жена. Всё нормально, не хочу, чтобы она потеряла сознание, она очень боится. — Силой усаживаю Виолетту, она одновременно переживает и фыркает.
Тоже не хочет, чтобы нас выгнали. И, пока врач подходит к белому шкафчику в углу кабинета, она губами посылает меня в мягкое место чуть пониже спины. Причём в грубой форме. Ну и хорошо, зато больше не ревёт.
— Блузку и лифчик снимайте!
Она смотрит на меня исподлобья, с жутчайшей ненавистью, но, несмотря ни на что, медленно расстёгивает пуговки.
Тем временем врач достает всё необходимое, в том числе специальный шприц для взятия материала. Он большой. Огромный просто! Я же тихонько сую доктору в карман халата деньги. Пусть сделает всё как следует. Он что-то ещё говорит, кажется, отказывается, а я сам так переживаю, что не различаю его голоса. Хорошо, что Виолетта не видит этот шприц.
Обнажённая по пояс, она ложится на одноразовую медицинскую простынь. Я обхожу кушетку и сажусь с другой стороны от аппарата УЗИ. Доктор начинает процедуру, первым делом находит датчиком наше новообразование. Виолетта бледнеет ещё больше. Морщится, неровно дышит. Доктор предупреждает, что она не должна шевелиться во время забора. Я вижу, что ей больно. Как может быть иначе, если в неё вставляют иглу? Я рядом. Я просто держу её за руку. Нам нужно взять анализ и узнать, что у неё внутри. Нам необходимо убедиться, что это доброкачественное образование и её жизни ничего не угрожает. Плохо, когда у тебя самого что-то не так, но, когда проблемы у человека, который тебе дорог, это ужаснее в несколько раз.
Доктор делает всё необходимое, после чего заклеивает место прокола пластырем и предупреждает, что сегодня Виолетте нельзя мыться.
А я выдыхаю. По крайней мере, этот этап пройден. Поворачиваюсь, чтобы взглянуть ей в глаза, ещё раз поддержать, но непроизвольно смотрю ниже. Я, наверное, извращенец, потому что она спустила ноги на пол и ещё не успела одеться, и от вида её красивой, обнажённой полной груди даже в такой ситуации я становлюсь просто каменным.
И тупым… Хорошо, что на мне пиджак. И им можно прикрыться. Потому что очень тяжело держать лицо и при этом быть недалеким озабоченным шефом, который не понимает, где он. И только жадно голодными глазами пялиться на шикарные, затвердевшие от прохладного воздуха розовые соски.
Она ловит мой взгляд и, задохнувшись от возмущения, покраснев и вспыхнув от злости, быстро натягивает бюстгальтер. Затем блузку.
А я плыву по течению. И сейчас не её, а меня надо тащить к выходу.
— Не бойтесь, вряд ли это что-то плохое. — Подает мне врач бумагу. — Фатальную картину сразу по УЗИ видно, даже без биопсии. В вашем случае ничего такого. Но анализ нужен, чтобы иметь точный расклад.
— А сколько ждать?
— Дней пять или семь, не меньше. Это небыстрый процесс.
Ульяна любезничает с мужем в конце коридора, а госпожа Травкина тут же накидывается на меня. У неё начинается откат.
— Вы не должны были идти со мной! Как теперь нам вместе работать, — переходит на шёпот, выговаривая, — если вы видели меня голой
