Пальцы парня продолжают потихоньку перебирать струны.

– И что хотели от вас супостаты?

– Да бог их знает. Скорее всего то, что обычно хотят личности криминальной направленности. Получить в пользование то, что им не принадлежит.

– Грамотно формулируешь. Не юрист?– усмехнулся Виссарион. Новость о скором прибытии банды его если и взволновала, то виду он не подал.

– Нет, не юрист.

– А, вижу... Проводник,– любитель классики вытянутым подбородком указал на компас. Ха! А ему не впервой, значит, видеть подобное устройство.

– Ну да, проводник.– спутников я звать не спешил. С этим успеется,– А ты?

– Я бард,– юноша прекратил играть, демонстративно перевернул гитару, устроив корпус струнами вниз на коленях. Гротескно склонил длинную шею в актерском поклоне. Русая челка упала на глаза.– Бард. Бард. Прошу любить и жаловать, бард!

– Музыкалку заканчивал?

– Нет, самоучка. Раньше не до песен было.

– Что так?

– Детдомовский я.

– А здесь какими судьбами?

Парень вскинул резко голову. Посмотрел на меня, как на идиота. Я автоматически отметил, что украшения в ушах, столь милые сердцу многих кумиров эстрады, отсутствуют.

– Да как все. Не чаял, не гадал. Шел мимо. И... пропал!

– Я имел ввиду на поляне, у Ключника. А не вообще...

Вовремя сообразив, что неправильно понят, скорректировал вопрос я.

– А... Вот ты про что. Выбираюсь иной раз из поселка. Хоть это и против правил.

– Поселка? – я тут же вспомнил сбивчивый пассаж Алевтины о непонятных «не злых» обитателях местного райцентра. Лично я так и не понял отношения прорицательницы к ним. Не ощущалось в ее оценке агрессии или осуждения. Но некая неприязнь все же присутствовала.

– Ну да, скучно там последнее время. Новички давно не объявлялись. Хочется новых впечатлений! Да и счетчик скоро щелкнет, вполне возможно, что как раз вы станете историческими личностями в масштабе отдельно взятого поселка.

Вот как! Поди ж ты, экий эмоциональный гурман! Фразу про счетчик я не понял совсем.

– Далеко до деревни? Чем там люди живут? Как? Кто главный?

Вопросы посыпались из меня раньше, чем я успел придумать хоть какую-то схему ведения диалога. Не превращающую общение в допрос.

Виссариона напор, впрочем, не смутил. Отвечать начал степенно, но почти сдерживая зевоту. Ясно, творческая личность. Вульгарные земные материи ему претят:

– За старшего у нас Михалыч. Мужик непростой, не всем он нравится. Но в целом, правильный. Хоть и педант. «Туда не ходи, этого не делай, не суй нос не в свой вопрос»,– в таком духе. Подъем, отбой, иди поработай, обед по расписанию.

Михалыч. Не тот ли, даритель медного алтына?

– До поселка два дневных перехода,– невозмутимо и ровно продолжил вещать поклонник битлов.– Принимают всех. Люди обустраиваются по-разному. Кто-то и с забором дружить может. Кто-то держится особняком. В каждой избушке свои погремушки, одним словом. Хотя вот избушек почти и нет. Спальни казарменного типа. Те, кто пришел «всерьез и надолго» себе сами пытаются строить жилье. Но получается мало у кого.

– А одежда откуда? Сельмаг?

– Он, родимый.– Виссарион рассмеялся, словно услышал реплику ребенка. В чем-то может, и верную, но до крайности наивную,– У Алевтины были?

– Да,– немного подивясь зигзагу диалога, откликнулся я,– она вот почему-то не спешит с передислокацией к людям.

– Говорю же. Кто-то общественник. Как тот же Михалыч. А иному одному милее. Воля, вольная воля.

– Воля? На отшибе? Впроголодь?

– На отшибе здесь понятие относительное. Как и «впроголодь». Не слышал о случаях, чтобы кто-то здесь коньки от недостатка пищи отбросил. Или от жажды. Так ты своих звать будешь? Или мне самому придется?

– А откуда ты знаешь, что я не один?

– Да по десятку признаков. Вон на ключника хотя бы глянь!– парень вытянул руку, задравшийся рукав куртки обнажил татуировку. Черная, словно обугленная восьмерка на предплечье.

Я послушно перевел взгляд. Ключник на сей раз имел четыре лика, направленные по сторонам света. Четыре лица, четыре сундука в основании.

– Извини за любопытство. Но я заметил тату. Рисунок что-то значит?

– Да. Значит,– собеседник разом подобрался. И посмурнел лицом.

– И что же?

– Значит то, что не на всякий вопрос можно ответить,– отрезал музыкант. Помолчал и добавил:– Не из-за грубости или дурного воспитания. Просто... не могу сказать.

Понятнее не стало. Но с одним, по крайней мере, я точно определился.

– Паша, бери Али, зови Алису. Айда к нам!

Глава 15. Весело веселье, тяжело похмелье

Глава 15. Весело веселье, тяжело похмелье.

Вечер выдался странным донельзя. Стоило троице моих спутников появиться, бард буквально прикипел взглядом к Алисе. После того, как я всех представил друг другу, Виссарион предпринял широкий жест. Думаю, на эффект сработал. Перед Алисой.

– Друзья! Я хочу вам сделать небольшой подарок!

«И когда это, интересно, мы друзьями-то успели стать?»

Гитарист извлек из внутреннего кармана куртки камертон. Лично я видел подобную штуку раз в жизни. В школе еще. Двузубая тупая вилка на деревянном ящичке. Скорее на пенале даже. Потому что одна короткая стенка у ящичка отсутствует. В детстве мне казалось, что ее просто потеряли по недосмотру. Или не доделали. Но нет, все так и задумано, оказалось.

В устройстве Виссариона место деревянного параллелепипеда занимает хромированный цилиндр. Точнее, наверное, стакан, поскольку запаян он лишь с одной стороны.

Подойдя к медному Ключнику, маэстро слегка ударил того вилкой. В одном месте, в другом, в третьем. Внимательно вслушивался в звуки. Вообще говоря, помнится, удары должны наноситься как раз по камертону. Специальным молоточком, с резиновой или войлочной обивкой, не помню точно. Но, по всей видимости, инструмент в руках гитариста настолько же камертон, насколько девайс на моем запястье компас. Внешнее сходство налицо. А по факту абсолютно другое устройство. Даже принцип действия иной. Настройщик неспешно обходит идола, продолжая мистическое священнодействие.

Наконец, насладившись вполне всем многообразием медной звуковой гаммы, музыкант обращается к нам:

– Господа... и дамы,– перед дамы «пауза», томный взгляд на Алису.– Получайте, пожалуйста, ваши ключи. Но не спешите распорядиться ими.

Минута, вспышка боли– и у меня вновь тату черного ключа на запястье. Виссарион пробует струны. Подтягивает колки на гитаре. Снова пробует. И снова то натягивает,