а только рассмеяться над не совсем безобидной шуткой своих приятелей и принять-таки участие во всеобщем веселии. А безудержная толпа танцующих студентов после шоу с одеялом и кроватью уже ничему не удивлялась и требовала продолжения банкета. Ближе к полночи народ начал потихоньку рассасываться, но у наших друзей культурная программа была еще в самом разгаре... Тем более, что у одного из них оказалась запаска из нескольких бутылок веселящего напитка. Когда затих последний аккорд дискотеки, бутылки складировали в стандартную хозяйственную сумку и поручили ее таскать самому надежному и стойкому среди них — Кольке, конечно. Дождик к тому времени уже практически закончился, поэтому было принято опять-таки коллективное решение отправиться в путешествие за три километра, на железнодорожный переезд. Дело в том, что в веселой компании девушка присутствовала только одна, Иришка — комсомольский вожак, она была строгих правил, но разухабисто-компанейская в меру. А в желанной будке станционных смотрителей (вполне допускаю, что это строение как-нибудь по-другому называется) проходили практику сразу три клевые девахи из какого-то железнодорожного техникума. Причем, ввиду распорядка своей практики, в это позднее время не должны были еще по идее спать. Количественный признак же был как раз, что и послужило главной причиной того, что четверо слегка качающихся студентов и Иришка отправились в это самое, немного авантюрное, путешествие.

К тому времени дождь прекратился совсем, и глубокий мягкий туман укрыл, как матрацем, ложбину по обе стороны асфальтовой дороги, по которой держала путь, растянувшись неправильной шеренгой, наша веселая компания. Возглавлял шествие окончательно проснувшийся Кирюшка, а замыкали, где-то через полкилометра за ним, отставшие Коля с Иринкой. У Коли к тому времени в сумке оставались еще две бутылки с белой жидкостью, и он сжимал ручки хозяйственной сумки так крепко, будто нес в ней что-то очень драгоценное, жизненно необходимое. И если бы вдруг нашелся какой-нибудь ненормальный, который попытался бы у Коли эту сумку отобрать, то ему навряд ли бы удалось это сделать, ну разве только через Колькин труп.

Тем временем атмосфера как-то вдруг превратилась в романтическую. Коля с Иринкой совсем отстали и потерялись из видимости друзей. Ирочка взяла Колю под руку и иногда даже склоняла свою голову на его могучее плечо. Она ему в общем-то нравилась. У Иришки были огромные голубые глаза, в которых, если неосторожно туда заглянуть, можно и захлебнуться...

Довольно неожиданно, и совершенно не к месту, из тумана возник трактор, недвижимый, но с включенным двигателем. Николай осведомленно поведал несмышленой в технике Ирочке, что в двигателе трактора очевидно имеются некоторые неполадки, потому что явственно слышались какие-то посторонние шумы, то и дело возникающие в равномерной работе мотора. Однако на самом деле на поверку оказалось, что это был всего лишь несоразмерный храп тракториста, который находился в столь нетрезвом виде, что наполовину вывалился из кабины в открытую дверь и в такой позе безмятежно уснул. А когда Коля и Иринка поравнялись с трактором, им суждено было еще и вдохнуть облако не развеваемого ветром ароматного перегара, от которого легко можно было опьянеть, просто надышавшись. И они, стараясь не дышать, с негодованием проследовали дальше. Однако через несколько минут они услышали, как трактор тронулся им вслед. При этом Иришка крепко прижалась к Коле, а Коля судорожно стиснул ручки хозяйственной сумки... У него там еще БЫЛО! И он с этим расставаться без боя не собирался. Поравнявшись с ребятами, тракторист повторно вывалился из трактора и заплетающимся языком пролепетал, вопрошая:

— Васс... подвесссти..?

— Нет! Спасибо! — хором радостно ответили Коля и Ира. — Мы и так, пешком постоим...

— Ну, как хотите, — изрек из последних сил утомленный явно не солнцем труженик полей и снова громко уснул.

А Иришка тем временем, как прижалась к Николаю, так уже почему-то и не отжималась. А он в это самое время отчего-то неожиданно вспомнил об оставшейся в Москве Наташке, здесь, на расстоянии, как-то вдруг обострилось восприятие того, чему дома не придавалось особенного значения. Там она была всегда рядом, и просто нужно было дождаться, не торопясь, подходящего удобного момента, чтобы рассказать ей о своих неоднозначных чувствах и о своем к ней отношении. Обо всем этом Николай и размышлял, когда Ирочка вдруг задала ему совершенно тупиковый вопрос:

— Чего ты сейчас больше всего хочешь?

Откровенно застала врасплох.

— Тебе честно-честно ответить?

— Конечно, — загадочно прошептала Ирочка.

— Если честно и откровенно, то я сейчас больше всего хочу... по-маленькому, — попытался отшутиться Николай, но вышло криво. Ирочка обиделась и надула свои пухлые губки. Дальнейший путь они проделали молча и уже скоро, наконец, пришли. Однако оказалось, что так как был уже третий час ночи, то две девчонки из трех уже почивали, а единственная бодрствующая из них, заподозрив у ребят не совсем благие намерения, испугалась их впускать внутрь. Но сама все же вышла. И они вшестером на крылечке допили уже остатки горючего, и веселая хохотушка из железнодорожного техникума еще рассказывала им, как она недавно провалила экзамен по правилам дорожного движения, ответив на вопрос — как называется дорожный знак, на котором изображен водопроводный кран со стекающей с кончика каплей воды, уверенно и просто:

— Автокран!

А потом они отправились в обратный путь, и Коля все еще по инерции сжимал в своих руках хозяйственную сумку, словно ожидая, что в ней по волшебству может еще что-нибудь появиться... А в шесть часов утра надо было уже вставать, на больную голову, отправляться снова на грядки, где ждала утомленных студентов невостребованная морковка со свеклой вместе.

...Была уже середина октября, а их все не забирали обратно в Москву, хотя практически прошла уже середина очередного учебного семестра. Когда руководство уборочного десанта организовало для высокообразованных тружеников полей конкурс художественной самодеятельности, Николай с большим успехом принял в нем участие в качестве соискателя призов. В основу своего выступления он заложил принцип Конкурса Веселых и Находчивых, а именно, используя мотивы популярных тогда эстрадных песен, сочинял или изменял в них слова на злобу дня, на тему их пребывания в колхозе. Например, в одной, уже довольно давнишней песне из репертуара Аллы Борисовны, он заменил в припеве только одно слово «осень» на «свеклу». Получилось примерно следующее:

Свекла! Ты на грусть мою похожа.

Свекла, не люблю тебя, но все же

Свекла, свекла — вместе будем до зимы,

Вместе будем до зимы...

Что, в принципе, соответствовало имеющейся жестокой действительности, поэтому было приветственно встречено многочисленными слушателями. Но настал наконец долгожданный день, когда их всех посадили