Стук в дверь заставляет вздрогнуть. На моем лице что-то мокрое. Смахнув ладонью влагу, смотрюсь в зеркало. Не хочу, чтобы Андрей лишний раз переживал. Я и так сгружаю на него слишком много прошлого багажа.

Стук не прекращается. Такой требовательный. В груди щемит от тревоги. С ним что-то случилось?

Открываю дверь и застываю на полуслове. По телу пробегает озноб, а глаза впиваются в два зеленых, злых омута.

— Добрый вечер, Виктория Владимировна…

Голос низкий, хриплый, по нервным окончаниям бьет. Вздрагиваю. И чтобы спрятать дрожь, обнимаю себя за плечи.

Даже отсюда чувствую разящий запах алкоголя. Я не пью уже семь лет. И вдыхать эти пары мне не достает никакого удовольствия. Я не хочу, чтобы он входил. Знаю, если позволю это сделать — убью себя. Прикончу собственными руками. Закопаю по самое горло и все полетит к чертям.

— Вам нужно домой, Илья Александрович, — я пытаюсь закрыть дверь, но он вставляет в проем носок туфель. Толкает ее, проходя внутрь.

— Может, хватит этой х*йни, Вик? Может, хватит этих игр в незнакомцев? — он на грани. В нем не остается и капли выдержки, что была в ресторане. Да и я вот-вот взорвусь. Слишком много Верховского на сегодня, для того, чтобы сохранить разум.

Илья наступает на меня. Его лицо так близко. Я хочу убежать, чтобы запах его не чувствовать, чтобы не смотреть на ставшее таким мужественным лицо. На заостренные скулы, на колкую щетину, на губы его… Кажется, я до сих пор помню их вкус.

— Уходи, — это все на что я способа. Голос дрожит.

А на его лице ухмылка.

— Ты задолжала мне, Вика… очень много задолжала…

Я тянусь к стойке. На ней мой телефон.

— Если вы не уйдете, я вызову полицию. Не думаю, что вашей жене понравится то, где вас арестуют..

С его губ слетает смешок. И этот звук, он заставляет мое тело плавиться. Семь лет я вспоминала его. Семь лет хранила в памяти его голос, запретив даже мечтать о встрече. Я даже надеяться не могла, что когда либо увижу его… а сейчас я хочу единственного — убежать.

Он нависает надо мной. В два раза шире стал с последней нашей встречи. Уже совсем не мальчик — мужчина. Опасный, сильный, невыносимый.

— Тебя волнует моя жена? Или то, что твой образ стервы рассыпается на глазах? — голос наглый, сиплый.

Не дожидаясь ответа, левой рукой он снимает мою руку с комода, вырывая из нее мой телефон. Отбрасывает его в сторону. Правой же медленно проводит по талии, подталкивая к стене. Такие знакомые, теплые пальцы. Они заставляю меня дрожать. Они делают мне больно. А с этой болью я не умею бороться.

В глазах слезы. Хочется обхватить всю его ладонь, почувствовать ответную силу, но я лишь мягко держу его, не давая возможности быть ближе.

— Мне плевать на твою жену, Илья. И на тебя. Уходи или я завтра же утром улечу…

Он кривится. Упирается лбом в мой.

— Неужели тебе плевать? Неужели даже желания не возникло за эти семь лет увидеть меня? Объясниться?

Смешок слетает с губ. Держись Вика. Ты умеешь жить без него. Ты делаешь это виртуозно.

— А ты за сем лет так и не повзрослел? Так и не понял, что если бы мне было дело до тебя, я бы позволила себя найти, Илья, — прямо в его глаза. В родные, в любимые глаза, которые так и не научилась ненавидеть.

Вижу как больно ему. Вижу, как кривится, как напрягаются его скулы. Возненавидит меня. Больше смотреть в мою сторону не станет. А мне этого и нужно.

— Думаешь, я не знаю, что ты как собачонка за мной по пятам. Искал, искал… но так и не нашел…

В прищуренном злом взгляде больше боли, чем способно уместить мое собственное сердце. Дышать не могу — так много ее. Нашей общей с ним, и в то же время раздельной. Мне никогда не поделиться своей, а его я и так вижу.

Он отходит от меня. На один шаг всего, а мне кажется, что между нами снова появляется пропасть. В одурманенных алкоголем глазах не остается и тени чувств. Холодный, циничный, презирающий меня.

— Смотрю на тебя и понять не могу, — цедит сквозь зубы с презрением. — Как я все время мог ошибаться в тебе?

Молчу. Я не знаю, что еще сказать. А он вдруг толкается в меня. Всего секунда — и я стою прижатая к стене сильным, но уже чужим телом..

— Вика-а-а… что? — его губы у моих. Он опирается руками о стену, нависая надо мной, убивая меня. Заживо сжигая…

— Ну чего тебе не хватало? А?

Его глаза красные, воспаленные. А в моих тишина мертвая. Отрепетированная, вынужденная тишина.

Кладу ладони на его грудь. Прижать бы к себе, да плюнуть на все. Позволить хотя бы несколько минут счастья. Позволить себе быть живой, позволить мечтать. Но вместо этого, я отталкиваю его. Со всей силы толкаю. А он, не ожидающий подобного, отлетает к другой стене.

— Еще раз тронешь меня, я тебя пристрелю, — голос твердый, а в груди рвет на клочки все. Кричать хочется, орать до охрипших связок. Схватить его и вытолкать из номера. И больше никогда не видеть.

— Если ты думаешь что я буду падать перед тобой ниц, только потому что когда то в прошлом мы были вместе — так забудь это, Илья. Это было детство. Считай, не было ничего, и между нами не может быть ничего кроме работы.

Я делаю ему больно. С каждым словом, с каждым произнесенным звуком. И получаю от этого садистское удовольствие.

— А если ты считаешь по-другому, тогда я улечу первым же рейсом. Не трать свое время…

Он отворачивается на секунду. Разминает шею, приходя в себя. После таких ударов он не сразу опомниться.

— Что в нем такого, а? Нашла идеального мужа? А как же Никита? Бросила его?

— Не твое собачье дело. Иди женой своей занимайся.

Он делает шаг навстречу, заставляя меня испуганно отскочить. Теперь в его глазах нет ничего кроме гнева. И он делиться им со мной, а я пью его. Зачем он продолжает эту пытку? Надеется изменить что-то во мне? Между нами? Разве не понимает, что все уже в прошлом, что все уже мертво давно.

Он будто мысли мои читает. В одну секунду звереет так, что его кулак врезается в стену поверх моей головы. Мне страшно. Я вздрагиваю, но продолжаю смотреть на него холодно.

— Зачем ты приехала, а? Ты ведь знала, что я буду клиентом. Так если не хотела со мной иметь ничего общего, на кой хер приперлась?

— Я не знала. Если бы знала — не приехала бы. А теперь убери свои руки. Ты мне противен.