– Жаль, я бы правда не отказалась от парочки фотографий красивого мужчины в униформе, – тоже шутит в ответ Холли.

– А кто сказал, что он красивый?

– Он же твой брат, – ухмыляется она.

Я понимаю, что это был замаскированный комплимент, и у меня на губах появляется улыбка.

– Подожди минуту, – прошу я и хватаю мобильный, чтобы в глубинах папки с фотографиями найти свой снимок с братом и сестрой и послать ей. Ему уже года три, но этого все равно достаточно, чтобы удовлетворить ее любопытство. – Тебе письмо.

Затем я наблюдаю, как Холли берет в руки собственный смартфон, открывает сообщение и разглядывает фото. Глаза у нее горят, ямочки в уголках рта становятся глубже.

– О, вы все так похожи друг на друга. Но давай серьезно, у вас разница в росте меньше ладони.

Я смеюсь:

– А, реальную разницу не видно, ее можно только услышать.

– По эго? – ерничает она и внимательно смотрит на меня через камеру. – Можешь не волноваться. На мой вкус, у него слишком короткие волосы.

– Ого, какая удача.

Теперь уже она смеется.

– А девочка – это твоя сестра? Ничего себе, какие у нее ярко-синие глаза.

– Да, это Аллегра. Она самая младшая из нас и единственная, кто унаследовал мамин цвет глаз, – рассказываю я и думаю, как больно и в то же время прекрасно смотреть на Аллегру.

– И любит фисташковый торт так же, как и ты.

Я бросаю на Холли удивленный взгляд:

– Ты помнишь?

– Само собой. Все-таки нечасто встречаешь людей, которые без ума от фисташек.

– Это случайно так повезло, – расплываюсь в улыбке я. – Я сегодня покопался в твоей кладовке. У тебя правда самый странный вкус на свете. Соленый попкорн, корейские сладости, названия которых я даже выговорить не могу, и что, прости, такое мисо[16] и темпе[17]?

Она смеется:

– Вижу, тебе еще многому предстоит научиться. Пробуй, не стесняйся, но не прикасайся к Haitai Osatsu[18].

– Так ужасно?

– Нет, так вкусно! Только попробуй съесть у меня их все! – Мы опять смеемся, а затем выражение ее лица вдруг становится серьезным, и Холли снова смотрит прямо в камеру. – Спасибо, Паскаль.

– За что? – слегка нахмурив лоб, спрашиваю я.

Она пожимает плечами:

– За все это. За возможность вырваться из моих будней. Пережить приключение. Увидеть пустыню. Ты и сам знаешь.

Склонив голову набок, я представляю, что сейчас нахожусь рядом с ней. Я бы взял ее за руку, может, даже заправил бы ей за ухо прядь волос, которые выбились из ее косы еще в начале нашего разговора. Наверное, я бы даже зашел дальше. Поцеловал бы ее.

– Ты уже была на крыше фургона? – спрашиваю я. В горле внезапно совсем пересохло.

Холли качает головой.

– Тогда давай. И возьми меня с собой. Покажи мне ночное небо. С твоего балкона видно всего парочку одиноких звезд, но я знаю, что их там намного больше.

Хихикнув, она встает. А уже несколько секунд спустя ставит ноутбук на крышу и, охнув, подтягивается сама.

– Ты же в курсе, что я выпила и сейчас совсем одна в пустыне, да? Если свалюсь отсюда, то меня никто никогда не найдет.

– Просто скажи мне, где именно ты находишься. Тогда я вызову службу спасения, если упадешь.

Холли смеется еще громче, но тем не менее дает мне точное описание места своей стоянки. На всякий случай.

– О’кей, а теперь ложись на спину, – велю я и наблюдаю, как она устраивается на крыше фургона. Там, где я сам просидел столько вечеров, размышляя о смысле жизни. – Сделай подсветку на экране как можно меньше и почти закрой крышку компьютера.

Так мне практически ничего не видно, но это не страшно. Мне все равно кажется, что я с ней. Закрываю глаза, прислоняюсь спиной к стене и слушаю ее размеренное дыхание.

– Что ты видишь? – тихо спрашиваю я.

Проходит минута, прежде чем Холли отвечает.

– Это просто чудесно, – шепчет она. – Оно такое огромное. По-моему, я никогда не видела столько звезд сразу.

Перед моим внутренним взором предстает именно тот вид, который в этот момент должен открываться перед ней. Небо, усыпанное столькими звездами, что кружится голова.

– Паскаль…

– Да?

– Это действительно Млечный Путь?

У меня вырывается тихий смех:

– О да, это Млечный Путь.

– Это… – Холли замолкает, и я прекрасно понимаю почему. То ошеломляющее ощущение, которое возникает, когда ты осознаешь, насколько на самом деле мал по сравнению с Вселенной… оно слишком хорошо мне знакомо. И как бы хотелось сейчас быть рядом с Холли, чтобы видеть ее лицо, пока она переживает такие же эмоции, что и я в свою первую ночь в пустыне.

– Я… – начинает она, потом делает глубокий вдох. А когда продолжает, у нее слегка дрожит голос. – Думаю, я не смогу просто так вернуться в свою прежнюю жизнь, после того как все это закончится.

От важности ее слов у меня подпрыгивает сердце. В них скрыто столько желания найти смысл. В работе, в жизни, в том, что ты привносишь в этот мир.

– Ты и не обязана, – негромко отзываюсь я. – Ты можешь быть кем захочешь. Нужно просто набраться смелости.

17

Холли

Пустыня Мохаве, Калифорния

Жизнь в фургоне покоряет меня. В пустыне я провожу два дня. По утрам распахиваю двери и смотрю, как солнце поднимается из-за горизонта, пока не становится слишком жарко, чтобы находиться снаружи. Затем запираюсь в фургоне, пишу последние главы рукописи, рисую в планшете или скетчбуке, снимаю, когда хочется облечь свои мысли в слова, и теряю чувство времени и пространства, целиком поглощенная работой. Орландо предпочитает дремать на кровати – на пассажирском сиденье ему часто чересчур жарко, однако и ему, похоже, нравится наше путешествие.

После заката я закрываю ноутбук, готовлю себе что-нибудь и вместе с едой забираюсь на крышу фургона, когда металл достаточно остывает, чтобы не обжечь о него пятую точку. Потом пишу или звоню Паскалю, спрашиваю, как прошел его день, или планирую с ним наш следующий прямой эфир, фотографирую для соцсетей пустыню, залитую лучами вечернего солнца и светящуюся красным цветом, и наконец откладываю мобильник, чтобы полюбоваться закатом.

Как только на небе показывается Млечный Путь, мое тело охватывает спокойствие, а вот в мыслях начинает бушевать буря. Вдруг становится совершенно не важно, сколько страниц будет в моей книге или как лежат мои волосы на видео. Нет, по вечерам, когда есть только я и звезды, я задаю себе самые главные вопросы