камере, но предположить ничего не успел: незнакомец выхватил из рукава заточку, воткнул Мигелю в живот и провернул несколько раз. Мигелю показалось, что из живота хлынуло что-то блестящее, но нет — это блеснуло лезвие заточки. Он зажал рану руками, спустя секунду их залило кровью. Зашатавшись, он попытался прислониться к стене, но упал. Парень быстро удалялся, но эха его шагов Мигель не услышал.

Глава 38

Элена Бланко и Анхель Сарате быстрым шагом направились к тюремному лазарету. Охранник их не пустил: Мигель Вистас в крайне тяжелом состоянии, беспокоить его нельзя. Инспектор пререкалась с охранником, когда дверь открылась и вышел седовласый мужчина с темными кругами под глазами, который представился начальником тюрьмы и без преамбул и любезностей сообщил диагноз:

— У пациента рвано-ушибленная рана глубиной в несколько сантиметров, большая кровопотеря.

Словно хирург, только что вышедший из операционной. Сколько раз он уже попадал в такие ситуации, подумал Сарате.

— Вы можете объяснить, что произошло? — спросила Бланко.

— Его пырнули в коридоре, на входе в камеру. В этой зоне нет видеонаблюдения.

— В камерах тоже?

— На него напали в слепой зоне. Нападавший знал, что делает, это произошло как раз там, где ему не могли помешать.

— Есть идеи, кто это мог быть? — не утерпел Сарате: обычно вопросы задавала своим певучим голосом Элена.

— Нападавший — из цыган, связан с кланом Глухого. Мы начали дисциплинарное производство.

— Где он? — сурово спросил Сарате.

— В кондее.

Полицейские недоуменно переглянулись. Начальник тюрьмы объяснил:

— В карцере.

— Мы хотим с ним поговорить.

— Пожалуйста, но вы ничего не узнаете. Эти цыгане крепкие орешки.

Они прошли по коридору, пересекли модуль, в котором сидели цыгане, затем — внутренний двор и, попав в галерею, спустились по лестнице. Карцер находился в подвале. Увидев начальника, надзиратель тут же встал и одернул форму.

— Открой дверь, — приказал начальник.

Цыган съежился в углу, обхватив руками колени. Он даже не поднял глаза, чтобы посмотреть, кто входит.

— Эти полицейские хотят поговорить с тобой.

Только теперь он взглянул на них. Бланко заметила, что глаза у него поблескивают, как вода в колодце, когда в него попадает свет.

— Кто тебя подослал? — спросил Сарате.

Парень не ответил.

— Кто попросил тебя это сделать? — настаивал Сарате.

— Я ничего не сделал.

Сарате пнул его по ногам.

— Позволь мне, — вмешалась Элена.

Директор кашлянул.

— Я подожду вас снаружи.

Он вышел, оставив дверь приоткрытой. Инспектор подошла к заключенному и попыталась его уговорить:

— Мы знаем, что это был ты, и из-за этого у тебя могут быть большие неприятности. Но если будешь сотрудничать с нами, сможешь облегчить условия заключения.

— Как?

— Договоримся. Здесь начальник тюрьмы.

— Хорошо, я согласен. Что вы хотите знать?

Бланко метнула победный взгляд на спутника: ее методы оказались эффективнее.

— Кто просил тебя зарезать Мигеля Вистаса?

— Меня там не было, но, кажется, я знаю, что произошло.

— И что же, по-твоему?

— Он сам себя пырнул, — словно в шутку сказал заключенный.

— Сам? Членовредительство?

— Я не знаю, что это такое, но он же был один, так многие делают. А он слабак, таким здесь туго приходится. В больничку захотел.

Не поворачиваясь к Сарате, Бланко почувствовала на себе его насмешливый взгляд. Заключенный решил над ними посмеяться.

— Не хочешь сотрудничать? Предпочитаешь гнить в этой дыре?

— Я же сказал вам все, что знаю. Что мне за это будет?

Сарате наклонился к его уху:

— Передай клану Глухого, что отныне полиция будет навещать их каждый гребаный день.

— Если они глухие, они меня не услышат, — вызывающе ответил парень, и им стало очевидно, что из него ничего не вытянешь.

Начальник повел их к выходу. В коридоре они встретили комиссара Рентеро с покусанными от волнения губами и блестящим от пота лбом.

— Что, черт возьми, случилось? — прорычал Рентеро. — Он жив?

Ответил начальник:

— Он жив. Врач дает сдержанный, но оптимистичный прогноз. Здесь мы видели много подобных ранений.

— Дай-то бог, Лауреано, дай-то бог!

Сарате удивила его фамильярность. Но Элена Бланко знала, что Рентеро всегда такой, он знает всех и со всеми общается запросто.

— Если вам нужно что-то еще, вы знаете, где меня найти.

Не дожидаясь, пока начальник отойдет достаточно далеко, Рентеро схватил инспектора за руку и отвел ее в сторону.

— Ты знаешь, что будет, если Мигель Вистас умрет? Газеты с цепи сорвутся, ведь все ждут освобождения этого типа. Мы не можем допустить, чтобы его вынесли отсюда вперед ногами.

— Понятно. Теперь ты дашь нам поработать?

— Конечно. — Рентеро постарался успокоиться. — Идем, я провожу вас.

На входе один из посетителей никак не мог пройти рамку металлоискателя: всякий раз что-то звенело. За ним успела собраться небольшая очередь. Посетитель был немолод и выглядел усталым, словно жизнь тяжким грузом давила на его широкие плечи.

— Боже мой! — Рентеро указал на него.

— Ты его знаешь? — спросила Бланко.

— Это Антонио Хауреги, адвокат, который защищал Мигеля Вистаса в суде.

— Что он здесь делает? — искренне удивился Сарате. — Разве Вистас не сменил адвоката?

Рентеро посмотрел на него как на идиота.

— Очевидно, пришел передать дела новому адвокату. А кто новый?

— Дамиан Масегоса.

— Черт. — Рентеро расстроился. — Если он захочет, то устроит из этого целое шоу. Еще хорошо, если не сделает из Вистаса звезду первой величины.

Хауреги уже выложил все из карманов на поднос, но металлоискатель зазвенел снова. Мужчина, фыркнув, стал расстегивать ремень. Охранник подошел и сказал, что это не нужно. Рентеро мрачно, но уже спокойно произнес:

— Механизм пересмотра уже запущен. Нам нужен настоящий преступник, и как можно скорее.

Глава 39

Это была худшая ночь в ее жизни. Вечер в траурном зале был долгим и тягостным. Несколько подруг пришли, чтобы выразить соболезнования. Но они не могли заменить Соне единственного человека, который должен быть рядом: Мойсеса. До сих пор никаких известий от него не поступало. Она звонила ему на мобильный больше пятнадцати раз — безрезультатно. Надо было остаться на ночь около тела дочери, но она не смогла. Решила вернуться домой, хотя знала, что заснет разве что на рассвете. Прежде чем хоронить Сусану, надо было дождаться мужа. Сама она предпочла бы кремацию, но не хотела злить Мойсеса. Но какое у него право принимать решения? Учитывая подозрения полиции — никакого. К тому же он исчез как раз тогда, когда она больше всего в нем нуждалась. И тем не менее Соня все время ощущала его присутствие, словно Мойсес дышал ей в затылок, не позволяя ничего решать.

Она знала, что ее ждут тяжелые дни, и пыталась держаться, мешая транквилизаторы с алкоголем. Она изо всех сил старалась не поддаваться горю, но оно оказалось сильнее, чем все, что она принимала. Спать совершенно не хотелось, она понимала, что бессонница не отступит еще несколько часов. Включила телевизор. На одном канале говорили об убийстве ее дочери, о полицейских ошибках, о последних данных, которые сделали отца девочек подозреваемым в обоих преступлениях. На секунду ей стало любопытно, но она все-таки решила выключить телевизор.

Мойсес не мог убить своих дочерей. По крайней мере, так. Несмотря на помутнение рассудка, усиленное смесью виски и таблеток, Соня вдруг осознала, что ее несет в опасную сторону. Значит, если бы убийства были совершены иначе, она могла допустить, что их совершил муж? Она попыталась отогнать эти мысли, но это было