— И мотив понятен, — поддержал их Буэндиа.

— Да? И какой же? — скептически поинтересовалась Марьяхо.

— Его дочери хотели выйти замуж за гаджо, — ответила Ческа.

Она опередила с ответом Буэндиа, но тот не обиделся. Только пожал плечами и кивнул.

— А черви в голове? Если бы он забил обеих до смерти, я бы поверила, но чтобы вот так, в такой жестокой форме… Не могу даже представить.

— Никто не хочет верить, что отец способен на такое, но это случается, — изрек Ордуньо. Многозначительно, будто сообщая собственную семейную тайну.

Но в душу ему никто не полез, было не до того. Все нервничали, получив доказательство, которое позволяло арестовать Мойсеса. Наконец все посмотрели на инспектора Бланко: она единственная до сих пор не произнесла ни слова, но именно ей предстояло подвести итог и определить их дальнейшие действия.

— Мы его задерживаем? — спросила Ческа, всегда готовая к бою.

Элена не знала. Ей не верилось, что отец убил родных дочерей таким ужасным способом, но Ордуньо прав: в своей полицейской работе они сталкивались и не с таким. К тому же арест успокоит Рентеро, это точно. Это будет мясная кость, которую можно бросить прессе. 

Часть третья

ОГРОМНЫЙ, ОГРОМНЫЙ, ОГРОМНЫЙ

Я ненавижу тебя так же сильно,

как и люблю, и поэтому ты для меня

огромный, огромный, огромный,

такой же огромный, как и моя любовь11.

Воды в кране не было.

А мальчику хотелось пить.

Он осмотрел ящики и нашел две банки консервов. О­дна — мясо в соусе, другая — персики в сиропе, но консервного ножа не было. Можно попытаться открыть их лопатой. Он потрогал полотно: острое. Стиснув банку между коленями, он взялся за лопату обеими руками, упер в край банки и сильно нажал. Банка покатилась по полу. Он сделал еще несколько попыток, но без результата.

Попробовал зажать банку ступнями. Взял лопату за черенок и с силой стукнул по крышке несколько раз. Безрезультатно. Он ударил сильнее, банка выскользнула, а удар пришелся по раненой ноге. Мальчик взвыл от боли, захромал к двери, сел и заплакал.

Через некоторое время он снова взял банку и снова попытался ее открыть. Ничего не получилось. Она не открывалась. Он со злостью швырнул ее об пол. Консервная банка упала набок. Он попробовал открыть ее зубами. Ему стало больно, и он снова заплакал. Собака, словно насмехаясь над его усилиями, показывала ему язык, успевший сильно посинеть.

Он снова взял лопату, прижал острие к крышке банки и изо всех сил надавил. Из надреза вытекла капля сиропа. Мальчик жадно слизнул ее. Он перевернул банку и поднес ко рту. Оттуда упали еще две капли, и все. Он вставил острие лопаты в разрез и смог немного увеличить его. Он сосал из банки, как мог, точно пещерный человек, борющийся за свою жизнь. Потом вдавил крышку внутрь, чтобы можно было просунуть палец, захватил им крышку изнутри и потянул вверх. Он тут же порезал палец, но не придал этому значения: зато удалось немного приподнять крышку, и он смог выпить весь сироп, а затем вынуть и съесть персики один за другим.

После еды он немного отдохнул, сидя на полу и прислонившись спиной к стене. Рана на ноге снова кровоточила. Он по-прежнему был голоден, но возиться с банкой мяса у него не было сил. И все же через некоторое время голод заставил его это сделать. После нескольких попыток ему удалось ее открыть. Он запустил руку в банку, вытащил кусочки жирного мяса, похожего на потроха, и сунул в рот. За полминуты он съел все содержимое банки.

Ему вдруг показалось, что собака на него смотрит. Ее зрачки двигались. Он оцепенел от ужаса. Потом, осмелев, подошел к ней и увидел, что у собаки из глаз выползают черви. Они были в ошметках мозга, попавших ей на уши. Белые личинки копошились не переставая.

Его вырвало прямо на собаку. Он ушел в другой конец сарая и сел там. Его тошнило. Он лег. Постепенно, словно играя, он начал имитировать позу лежащей собаки. Скоро оба тела лежали в абсолютно одинаковой позе.

Словно продолжая игру, мальчик жалобно заскулил. Так подвывает раненый зверь.

Глава 35

Мебели в антикварном магазине Капи было столько, что она едва там помещалась. Какие-то предметы пришлось выставить на улицу Рибера-де-Куртидорес, и казалось, они сами вышли из магазина подышать свежим воздухом. Мойсес застал кузена за лакировкой шкафа. При виде его Капи прищелкнул языком.

— Кого я вижу, цыган!

Но не встал, чтобы поздороваться. Мойсес сглотнул, ему стало не по себе.

— Мы можем поговорить?

Капи положил кисть на стол и внимательно осмотрел шкаф — как на него лег лак. Он всегда так делал. И только после этого встал и обнял Мойсеса. Оба похлопали друг друга по спине. Потом Капи поцеловал его в щеку.

— Пойдем внутрь, цыган.

Мойсес последовал за ним в заднюю комнату. Та тоже была завалена мебелью и скобяными изделиями. Стульями, столами, креслами-качалками, картинами, подносами и подсвечниками.

— Ты читал газеты?

Капи кивнул:

— Да, мне принесли. Я знал, что ты придешь из-за этого.

— Они выпустят убийцу моей дочери.

— Ты слишком полагаешься на их справедливость, я всегда тебе это говорил.

Мойсес не хотел обсуждать эту тему. Он отдалился от родни, потому что не одобрял ее решений. Продажа антикварной мебели на Эль-Растро — это нормально, это достойный способ зарабатывать на жизнь. Но дела с кланом Глухого — это переход очень опасной черты. А Мойсес полагал, что цыгане должны скрупулезнее, чем все остальные, соблюдать закон, потому что только в этом случае смогут стать полноправной частью общества. Но Капи был суровым циником и верил в закон не больше, чем простая цыганка. Его