Папа вздохнул, понимая, что ему меня не переспорить. Мне двадцать четыре года, я спортивная, с хорошей женственной фигурой. Не собираюсь скрываться под мешковатыми одеждами только потому, что мужчины могут мою фигуру оценить! Хотя и отдаю себе отчет в том, что отцу такая перспектива очень не понравится.

Сзади папа запер дверь, и его «Тесла» пискнула, когда он нажал кнопку на брелоке.

Мой отец – генеральный менеджер сборной Сиэтла по хоккею. В юности он, что называется, подавал надежды, играя в минорных дивизионах, и почти дождался вызова в Национальную лигу, но ненароком заделал ребенка и стал папашей в цветущем двадцатилетнем возрасте. Мое рождение все изменило, особенно когда мамаша решила, что не готова обречь себя на домашнюю каторгу, и сбежала, оставив меня отцу.

Папа все равно мог бы играть в НХЛ – на время выездных игр со мной оставались бы дедушка с бабушкой, но он не хотел, чтобы я росла сиротой при живых родителях. Мамаша из моей жизни фактически устранилась, и к моему второму дню рождения папа оформил полную опеку, расставшись с мечтой играть в высшей лиге и поступив на рядовую административную должность.

Много лет он карабкался по служебной лестнице, выбирая должности, не связанные с командировками.

Уникальный шанс представился, когда в Сиэтле создали собственную сборную, и папе предложили стать ее генеральным менеджером. Мы тогда жили во Флориде, я уже успела сменить колледж (потеряв целый семестр), поэтому решила остаться, стремясь доказать, что я уже взрослая. А еще мне хотелось, чтобы папа в кои-то веки подумал о себе. Он был крайне недоволен, что я осталась на другом конце страны (честно говоря, мне это тоже не понравилось), но я хотела, чтобы у отца появилась личная жизнь, а не только вечные хлопоты обо мне.

Я продолжала учебу во Флориде. Какое-то время у меня получалось, а потом перестало получаться. До диплома оставался один семестр, когда все в очередной раз полетело к чертям.

И я рванула в Сиэтл, потому что здесь жил мой папа.

Мне удалось найти работу и подыскать квартиру без его помощи – неважнецкую работу и такого же достоинства квартиру, зато самостоятельно. Я поискала и колледж, но не нашла ничего по душе. И все равно я жила нормально, пока меня снова не уволили, и все начинания засохли на корню. Я переехала к папе в гостевой домик и поступила к нему в личные помощницы, чтобы постепенно разобраться, к чему себя применить.

– Мне к тебе обращаться «мистер Мастерсон» или «Джейк»? – спросила я, когда мы покинули еще сонный пригород и свернули к спорткомплексу.

Папа нахмурил брови в десятый раз за утро. Да, на этот раз я свалилась ему как снег на голову. В юности я уже у него работала – выполняла мелкие поручения и приносила кофе, но сейчас все иначе. Я взрослая женщина, которой полагается быть самодостаточной, однако воз и ныне там. А еще, как ни близки мы с отцом, жизнь под его кровом и ежедневная работа бок о бок с ним скоро начнут напрягать нас обоих.

– Ты шутишь? – предположил он, вновь сосредоточившись на дороге.

– Не могу же я звать тебя папой в присутствии твоих коллег и хоккеистов!

Папины руки, державшие руль, немного расслабились.

– Можешь.

Да, притирка обещала быть на редкость жесткой.

– А разве это профессионально?

Папа, дернув щекой, вздохнул.

– Ну, ладно. Ко мне все обращаются «Джейк», ты тоже можешь так меня называть, но только при посторонних, в иных случаях я для тебя папа. Ребята у нас в основном хорошие, хотя отдельные экземпляры успели засветиться в соцсетях как отъявленные кобели.

– Усвоила. «Джейк» в присутствии хоккеистов, в других случаях «папа», кобелей обходить десятой дорогой.

– С хоккеистами и персоналом тоже не крутить, – внушительно добавил отец.

– Это правило для всех или только мне такие строгости? – не без ехидства поинтересовалась я, не зная почему.

– Это неофициальная политика, а не правило. Мы-то с тобой знаем, как сильно ты любишь правила, – чуть усмехнулся папа.

– Не волнуйся, пап, не буду я встречаться с твоими игроками!

У меня когда-то были отношения с хоккеистом, настолько незабываемые, что я с первого курса колледжа и до сих пор видеть не могу хоккей.

– Говоря откровенно, я не за тебя беспокоюсь. Ты красавица, вся в мать, а в ее присутствии парни теряли головы.

Я сердито уставилась на отца.

– Вот обязательно надо меня с ней сравнивать?

– Прости, я никоим образом не хотел тебя задеть. Речь исключительно о том, что внешностью ты удалась в мамашу, – папа примирительно потрепал меня по плечу.

– Жаль, что не только внешностью, – буркнула я.

Наше сходство для меня – источник постоянного раздражения. Ладно бы только внешность, но я унаследовала от родительницы массу куда менее приглядных качеств. В частности, привычку непременно делать неправильный выбор.

Мамаша всегда была малость без руля и без ветрил, вечно перескакивала с места на место и с мужика на мужика. Мной она не интересовалась. Правда, когда я училась в колледже во Флориде, она вдруг ненадолго оживила общение. Мамаша всегда умела забраться мне под кожу, и ее ехидные уколы, как от игл дикобраза, всякий раз оказывались болезненными и заживали очень долго.

Именно из-за нее я на последнем семестре бросила учебу на факультетах психологии и живописи. Маман мне все уши прожужжала – дескать, я зря трачу отцовские деньги на бесполезные дипломы, мои картины в жизни не возьмут ни в одну галерею, а помогать людям – так для этого сперва самой надо крышу на место привинтить. По ее мнению, мне надо было в темпе искать стоящего мужика и не возникать. Больше я с ней не разговаривала.

Я презираю себя за то, что я ей поверила и последовала ее совету: удрала домой, под надежное папино крыло. Хуже того, я так ужаснулась своей мнимой бесполезности, что даже не стала заканчивать обучение.

В этом году я собиралась на какие-то бизнес-курсы – весьма практичное решение, но с ведомостью о моей успеваемости произошла какая-то путаница, а когда проблема решилась, оказалось, что я опоздала с подачей заявления и попала в лист ожидания. Оценки у меня приличные, но в программу принимали на конкурсной основе, плюс экономика и бизнес у меня особого интереса не вызывали, поэтому, пожалуй, и лучше, что меня не взяли.

– Тебе всего двадцать четыре года, – мягко сказал папа. – У тебя масса времени найти занятие по душе, Куини. Я не хочу, чтобы ты за что-то бралась лишь ради высокооплачиваемой работы в перспективе. Деньги – не главное. Занимайся любимым делом, а об остальном я позабочусь.

– Еще бы понять, какое дело у меня любимое…

Я понимала, что папа хочет как лучше и что мы можем положиться друг на друга, но нельзя же, чтобы отец всю жизнь обо мне заботился, как об избалованной бездельнице. Ему всего сорок четыре года, волосы у него даже не начинали редеть, и физически он в прекрасной форме. Добавьте к этому замечательный характер и убийственное чувство юмора, и вы поймете, как здорово будет, если найдется женщина, которая все это оценит. Вечера мы неизменно проводим вдвоем, из чего я делаю вывод – у папы никого нет. У него даже приложение для знакомств на телефоне не установлено.