Шрифт:
Закладка:
Авиталь казалось, что все эти странности связаны между собою в один тугой узел. Развязавши его, она получит ответы на свои вопросы, и рассеются недоумения. Она уже почти взрослая, и пора ей знать семейные секреты, а в том, что имеются таковые, сомнений у девицы не было. Да и в самом деле: тайна чревата бедой, она как плотно закрытый кипящий котел — разорвется и кипятком ошпарит.
О притязаниях своих на осведомленность Авиталь решительно заявила отцу с матерью. Сара и Ифтах, посовещавшись, решили, что, пожалуй, права дочка, и пора открыться. Ведь где есть загадка, там и до обмана недалеко. Назначено было время семейной беседы. Ифтах, занятый по горло важными военными делами, припозднился.
Мать и дочь начали разговор, не дожидаясь прихода отца. Решили: как появится глава семьи, так и скажет свое значительное слово. Приготовленный заранее ужин Халис держал на малом огне. Так уж заведено: сперва едят мужчины, а уж потом женщины. Стало быть, трапеза откладывается до возвращения Ифтаха.
2
Сара и Авиталь уселись на циновки друг против друга. У входа в шатер расположился Халис. Пусть слушает испытанный временем слуга — ведь ему и без того известны многие семейные секреты.
— Что бы ты хотела узнать, дочка? — спросила Сара для зачина беседы.
— Всё хочу знать о семье нашей, разве не положено мне? Я уже взрослая! — настырно ответила Авиталь.
— Ну-ну, Авиталь, не горячись прежде времени, а лучше послушай. Дед твой, родитель отца, жил в городе Гиладе, и судил тамошний народ, и правил им. Народ был им весьма доволен и горд. При нем иудеи отменно трудились — возводили дома, строили загоны для скота, рыли колодцы. И воевали славно — не раз аммонитяне-язычники посягали на земли Гилада, но дед умело командовал ополчением и надежно оборонял городские владения.
— Значит, отец мой — сын судьи? Отчего же народ не избрал его судьей после смерти деда? Первосвященник не хотел?
— Не спеши, Авиталь, давай вместе разбираться. Дед породил четырех сыновей. Стало быть, у отца твоего есть три брата. И они появились на свет от законной дедовой жены. А вот Ифтах, что родителем тебе приходится, сын наложницы — вот где закавыка!
— Неужели дед мой сразу двух женщин любил?
— Не знаю, Авиталь, скольких женщин он любил. Спросишь об этом мужчину, и не получишь ответа — слишком труден вопрос. Однако говорили люди, что дед ценил Ифтаха выше законных сыновей.
— Наверное, он наложницу любил больше жены!
— Очень даже может быть. А теперь подумай, нет ли здесь причины для раздора?
— Конечно есть! Небось, законные сыновья задумали оттеснить отца в сторону и самим унаследовать судейство и власть над народом!
— Так и случилось, Авиталь. Но не только о судействе и о власти речь. Имущество и земли тоже наследуются! Да и это не всё…
— Не всё? Жадные братья обделили отца, и им этого мало?
— Важную вещь подарила судьба отцовским врагам. Я о том сказать хочу, что имелась у них еще одна зацепка, и хоть тяжело мне говорить об этом, а надо. Наложница-то, бабка твоя, которой уж давно в живых нет, не иудейского роду была, а из языческого племени происходила. Деду не удалось скрыть сие от первосвященника, а уж от него дознались об этом и дедова жена законная, и сыновья ее, да и весь народ гиладский.
— Моя бабка язычницей была! Что ж плохого тут? Разве сын у нее дурной получился? Никак не скажешь! Может, внучка не удалась?
— И сын хорош, и внучка удалась, да только Бог иудейский лучше знает!
— Коли дед мой вопреки воле Господа языческую женщину в наложницы взял, стало быть, сильно ее любил, больше законной супруги. Так я и думала! Теперь мне всё ясно!
— Тебе еще не всё ясно, доченька, потому как я не всё сказала. Первосвященник поставил деду на вид, мол, не гоже судье держать при себе язычницу.
— А, понимаю, первосвященник хотел, чтобы дед бросил чужачку и любил только законную жену, так?
— Нет, Авиталь. Гиладский посланец Господа в любовные дела судьи не встревал. Он потребовал, чтобы дед обратил наложницу в иудейскую веру.
— А возможно это, матушка?
— Возможно, дочка! Женщина должна обрить голову и надеть платок. Грива новая отрастет, но впредь без покрытия головы показываться на людях нельзя, дабы чужой мужчина не мог увидать волосы мужней жены. Или мужней наложницы — это одинаково. И еще одно настояние мудрецами удумано: если язычница перейдет в иудейство, то придется ей расстаться с родным именем, и звать ее будут Сарой. Бабка твоя ничего не имела против сих перемен, потому как любила деда.
— Здорово! Какое простое превращение!
— Простым оно только кажется. Да и происходит ли превращение? Бывшую язычницу гонят и презирают, а мужчине, соединившемуся с ней, не сладко приходится. Жестоки и бесчувственны люди.
— Так ведь превращение-то в ладу с иудейским законом!
— Эх, Авиталь, Авиталь! Узнаешь еще, что закон не так заветами Господа правится, как злыми сердцами рабов Его!
— А спроси-ка, Авиталь, у мамаши, почему ее, как и бабку твою, Сарой зовут! — проговорил дремавший до сих пор Халис.
— А и вправду, матушка! Совпадение?
— Нет, дочка, не совпадение это. Отец твой по стопам деда пошел. Полюбил язычницу и женился на ней. А язычница эта — я, твоя мать!
— Матушка, я так люблю тебя! — залившись слезами верности, воскликнула Авиталь и бросилась обнимать Сару.
— И я люблю тебя, и отца твоего люблю, и все мы любим друг друга, и потому семья наша самая лучшая! — воскликнула Сара и принялась целовать Авиталь, и гладить ее по голове, по плечам и по рукам, и из материнских глаз тоже полились слезы.
— Ну, разнюнились бабы! — пробурчал Халис.
— А ты помалкивай! — прикрикнула на слугу Сара.
— Выходит, и тебе, матушка, пришлось обрить волосы! Так вот почему ты на людях всегда в платок кутаешься! А в поясе у тебя куколки костяные спрятаны, и я видала, ты, иной раз, перебираешь их — что это, идолы племени твоего?
— Эти фигурки — боги предков, матери моей подарок. Я достаю их и вспоминаю девичество свое. А иудейские строгости женщине не в тягость, если муж у нее любящий. Тяжело терпеть злобу, зависть и жадность.
— А что с наследием деда случилось?
— Когда умер дед, и пришло время делить наследство покойного, три брата отца пришли к
