неколебимость веры в непреложность заветов Его”.

“Похоже, оскудела талантами Земля Обетованная, — с горечью признавал первосвященник, — нет нынче в Гиладе истого полководца, чтобы примером личным вдохновил на бой тысячи воинов. Не мне же, старику слабосильному, на боевого коня взбираться! Правда, имеются в изобилии молодые старейшины — отрастят длинные бороды в тридцать лет, наслушаются моих проповедей и станут поучать народ. Даже дружины бранные они учреждать горазды. А сами-то что? В отряды возьмутся, а воевать не пойдут никуда! Попросту говоря, тощие духом, длиннобородые эти!”

“Верю, не оставит Господь народ свой, — утешал себя старик, — давеча был мне голос Его. В ночной тиши вошло в уши мои значительное Божье слово: “Ифтах”. Да, искусен и доблестен воевода сей. Бойцов вокруг себя сплотил, города покорил, ратным трудом большие богатства промыслил. Такой не только защитит Гилад от Аммона, но огнем и мечом новые владения нам завоюет. Да вот только подвиги его не из веры и боголюбия проистекают, а амбициями и обидами движимы. Хотя, как замечено мною, из дурных качеств складываются великие дарования!”

“Претензии у Ифтаха небезосновательны, — рассуждал первосвященник, — что верно, то верно! Кровную обиду нанесли ему братья единокровные. Люди они, однако, самые богатые в Гиладе, не считаться с ними никак нельзя — где золото, там и правота. Все же надеюсь я на Ифтаха: уж больно он славу любит. Победить аммонитян, утерев нос обидчикам высокородным, — это для честолюбца сладостно”.

“Придется забыть на время, что жена у него язычница, и о дочери нехорошие слухи ходят, дескать, с каким-то кумирником спуталась. Делать нечего — пойдем к Ифтаху на поклон. Придется нырнуть в щель меж верой и безверием. Только бы волчьего капкана возле щели этой не оказалось!” — заключил властитель дум народа гиладского.

3

Нога зажила, Авиталь забыла про хромоту и теперь легко поспевала за Соби, любившего быструю ходьбу. Раз, слегка утомившись прогулкой, они уселись в тени дерева, достали приготовленные припасы, поели, попили и принялись за разговоры.

— Вот ты, Соби, царский сын, а кто та женщина, породившая тебя на свет? — полюбопытствовала Авиталь.

— Учитель стрельбы из лука сказал мне как-то по секрету, что матушку мою отец пленил в одной из войн. А она пленила его своею красой и молодостью — отроковице было всего-то тринадцать лет от роду. Дабы не случилось возражений и предрассуждений, отец поселил ее в отдельном месте и не прикасался к ней до поры до времени. Родительница моя умерла рано, и я остался сиротой по матери, — с грустью проговорил Соби.

— Матушка твоя была женою отца?

— Нет, наложницей.

— Вот и в нашей семье случилась похожая история — отец мой — сын наложницы.

— Кто знает, ни поможет ли это нам соединиться в будущем?

— Кто знает… — покраснев, пролепетала Авиталь.

— А у меня плохие новости, — слетело с языка Соби.

— Что случилось?

— Военный министр уговаривает отца идти войной на Гилад.

— А что родитель твой?

— Прислушался к совету. Боюсь, скоро начнется безумие.

— Похоже, безумие уже началось, — заметила Авиталь.

— Сражений пока не было, — возразил Соби.

— Зато набеги аммонитян на Гилад участились. То стадо овец угонят, то поле вытопчут, то кого-нибудь из охраны убьют.

— Не иначе, мудрые вожди наши собрались зажечь Ифтаха — пусть-ка загорится местью и первый нападет! А кто первый, тот, стало быть, и войну затеял, и вина за неизбежные бесчинства на него ляжет!

— Батюшку моего так просто не зажжешь — рассудителен он. А вот первосвященник только и мечтает покорить Аммон! — сказала Авиталь.

— Слыхала что-нибудь?

— Слыхала, как первосвященник наш уговаривал отцовых братьев идти на поклон к родителю моему и просить его возглавить войско, чтобы сперва оборонить Гилад, первым начав войну с Аммоном, а потом разгромить аммонитян и изгнать их.

— Уговорил?

— Пока нет. Упрямятся.

— Завидуют успешности Ифтаха и унижаться не хотят, — солидно заявил Соби.

— Первосвященник хитрый, он и без них обойдется. Придумает, чем прельстить отца моего, и не миновать войны.

— А зачем первосвященнику война?

— Он говорит, что Богу нашему подчиняется. Голос Его слышит. Мол, Всевышний требует от иудеев завоевать Землю Обетованную от края и до края. А начинать с Аммона следует. И волю Господа не исполнять нельзя.

— Стало быть, первосвященника подстрекает к войне Бог ваш. А Богу-то война к чему? — не взял в толк Соби, — допустим, не покорят иудеи Землю Обетованную от края и до края — что случится тогда?

— Я слыхала от отца, будто первосвященник говорил ему когда-то, что иудеям заказано нарушать вечный союз с Господом: мы избранники Его и обязаны завоевать завещанную Им землю — тогда станем самыми счастливыми людьми на земле. А если отступимся от завета, то Он совершенно оставит нас, и будем мы вечно гонимыми не только Им, но и народами, среди которых обитаем.

— К чему вам такой Бог жестокий? — удивился Соби.

— Может, мысль об избранничестве слишком сладка. Или соблазн превосходства неодолим. Сама не знаю.

— А я думаю, страшно иудеям Богу своему перечить — нет ведь у них никакого другого покровителя, а от всех прочих они отмежевались!

— Запуталась я совсем. Скажи-ка лучше ты, Соби, аммонитяне-то зачем войну задумали?

— У наших плутов расчеты не хитрые, не то, что у ваших мудрецов. Как говорится, всякая собака в своей шерсти ходит.

— Поясни, Соби!

— А что тут пояснять? Воеводы Аммоновы просты до глупости и глупы до простоты. И народ наш таков же!

— Всё прибаутками сыплешь. Говори толком! — начала сердиться Авиталь.

— Скажу. У аммонитян всё не так, как у иудеев — нет вечных небесных союзов. Правда, и мы нашим богам угодить стараемся, то жертвой, то молитвой, а они взамен, иной раз, да и пособят нам. Воюем для себя — не для богов. Царю Аммона, то бишь отцу моему, слава нужна, и рабы, и наложницы. Солдаты обожают рубиться и вражью кровь проливать. Командирам наделы обещаны. Женщины до награбленного имущества жадны. И все вместе, как один, ликуют, купаясь в торжестве победы.

— Плохо! Человеческое это, слишком человеческое!

— По-человечески плохо! — перевернул Соби.

— В Вавилоне живут богато и счастливо. Там мир, и нет войны. Это человеческое?

— Не знаю, человеческое ли. Потому они не воюют, что у них кончил воевать последний человек. Конец истории.

— Эх, нам бы такой конец истории! — мечтательно сказала Авиталь.

— Не худо бы! Главное — не воевать. Трудиться, торговать, процветать. И не поклоняться, но жить, как последний человек.

— Хочется верить, что возможно такое. Не оскудела талантами Земля Обетованная. И у иудеев, и у аммонитян умные головы имеются, и умелых рук в достатке.