следовало с особой осторожностью. Справятся ли его ведомые с этой задачей? Вот что беспокоило Кавабэ. О возвращении он не думал. Бензин даже у запасливого Мацунаги был на исходе, и бензобаки самолетов группы Кавабэ были заполнены наполовину; этого горючего могло хватить только на полет к цели.

Опасения Кавабэ не сбылись: никто не подорвался. Но два самолета не смогли взлететь. У них заглохли двигатели. Сделав круг над аэродромом, Кавабэ увидел, что вокруг обеих машин собрались отрядные техники. Ждать он не мог и развернулся на юго-запад. Остальные семь самолетов повторили его маневр. Радиостанция была только у Кавабэ, и во время полета он не мог переговариваться с товарищами. Он внимательно следил за своими самолетами и всматривался в небо, откуда в любой момент могли появиться американские истребители.

Они быстро набрали высоту, и начинавшие розоветь облака закрыли землю. Был сильный ветер, и облака стремительно неслись куда-то в сторону Японских островов, поминутно меняя конфигурацию. Возбужденному Кавабэ воображение рисовало картины, походившие на театральное представление… Словно какой-то спектакль разыгрывался у него на глазах. Но какая роль отводилась ему самому? Зрителя? Участника?

Два облака кувыркались одно возле другого, исполняя небесный танец. Одно облако напоминало мужскую фигуру, второе — женскую… Этот танец был странно знаком Кавабэ… Лейтенант судорожно сжал штурвал. Облака повторяли хорошо ему известный по средневековой классической драме лирический танец «странствие по дороге сновидений». Примерно так его исполняли герои пьесы Мондзаэ-мона Тикамацу «Двойное самоубийство влюбленных в Сонэдзаки».

Тикамацу был любимым драматургом Кавабэ, томик его драм остался в вещевом мешке там, на земле, на койке, которую занимал командир ударной группы… Но и без текста Кавабэ, студент отделения японской классической филологии, знал, в какой момент в постановках пьес Тикамацу начинала звучать тревожная музыка, сопровождавшая начало танца. «Странствие по дороге сновидений» готовило зрителей к тому, что героев ждет кровавый конец — казнь, убийство или самоубийство…

Заря разгоралась, и кружившиеся в немыслимом танце облака приобретали кроваво-красный оттенок. Наступал новый день — пятнадцатое августа 1945 года.

В 1943 году Сакико Хаяси заканчивала женское педагогическое училище в Токио. Министерство просвещения одобрило новую инструкцию для школьных учителей, и, готовясь к экзаменам, Сакико Хаяси вечерами заучивала ее наизусть. Она ходила по узенькому коридору студенческого общежития и вполголоса бормотала:

«Следуя духу императорского рескрипта об образовании, следует разъяснять фундаментальные принципы нашего государственного устройства; ученики должны отчетливо осознать истинную ценность таких качеств, как верность и лояльность, забота о процветании Императорского дома.

Почитание богов и предков, а также государственной службы должно воспитываться изучением Императорского пути во всех сферах жизни.

Следует показывать уникальность нашей Императорской системы и воспитывать стремление бороться за процветание нации и распространение нашей культуры.

Ясному пониманию фундаментальных принципов Императорского пути следует учить, показывая различия между культурой Запада и Востока.

Школьники должны осознать миссию империи на Дальнем Востоке и в мире, жизненную необходимость национальной обороны; следует воспитывать интеллект и дух, соответствующие великой нации.

Изучая японскую классическую литературу, ученики должны понять традиции Империи и укреплять наш образ жизни и нашу культуру.

Разъясняя особое, центральное положение Империи, школьники должны изучать историю Империи и остального мира как единого целого, получая тем самым необходимую основу для дальнейшей жизни.

Школьники узнают о достижениях, которые предстают как проявление духа Империи, и таким образом приходят к углубленному пониманию ее величия и к осознанному патриотизму.

Широкий взгляд на судьбу народов Восточной Азии и мира, с учетом вторжения Европы и Америки в Восточную Азию, позволит понять историческое значение создания Великой Восточной Азии и миссии нашей Империи.

Географию следует преподавать, ставя Японию в центр мира…»

На выпускных экзаменах преподаватели придирались, требовали отличного знания не только императорских рескриптов, но и документов министерства просвещения. Познания студентов в конкретных науках интересовали их значительно меньше.

После экзаменов, исполненная надежд и ожиданий, Сакико начала преподавать: вела уроки японского языка в младших классах. Следуя приказу министерства просвещения, Сакико должна была даже японский язык преподавать малышам по-новому. Ученикам младших классов по-прежнему надо было изучать грамматику и овладевать иероглифическим минимумом, необходимым для чтения учебников и детских книг. Но прежде всего следовало неустанно воспитывать в ребятах качества, необходимые будущим солдатам, внушать им гордость за военные успехи Японской империи, дабы они осознали, каким великим счастьем является принадлежать к японской нации. Возможность сражаться за родину и императора откроется тем, объясняла Сакико, кто с детских лет готовит себя к подвигу самопожертвования. Когда воинские эшелоны с новобранцами следовали через город, занятия в школе прерывались. Сакико вела своих подопечных на станцию, чтобы, выстроившись на перроне и размахивая маленькими флажками, они могли приветствовать храбрых воинов.

Под зданием школы родители вырыли бомбоубежище. Город находился в индустриальной зоне, и весной 1944 года его бомбили почти каждый день. В мае из министерства просвещения пришло указание эвакуировать младшие классы в сельские районы. Малышей следовало спасти в первую очередь, иначе империя рисковала остаться без будущего.

Прежде всего родителям предложили списаться со своими деревенскими родственниками (у кого они были, разумеется), не согласятся ли те принять городского малыша. Положительных ответов было получено немного, в деревне тоже жилось несладко, и делиться рисом с горожанами, которые только в трудное время вспомнили о своих родственниках-провинциалах, не хотелось. Все же нескольким семьям повезло — они уехали из города все вместе. Остальным родителям, хотя им и не хотелось разлучаться с детьми, пришлось писать прошения в городское управление. Вскоре школьный отряд был готов к эвакуации. Но не хватало учителей, которые могли бы его сопровождать. У большинства преподавателей в городе оставались пожилые родители, нельзя было бросить их на произвол судьбы. Сакико Хаяси оказалась в такой же ситуации: один старший брат в армии, другой отбывал трудовую повинность, а четверо маленьких братишек и сестренок — еще дошкольного возраста — остались к тому же без матери. Она умерла в туберкулезной больнице. Сумеет ли отец один справиться? И все же Сакико была убеждена в том, что ее долг — ехать. Прощание вышло печальным и каким-то скомканным. Сакико перецеловала маленьких, поклонилась отцу и вышла из дому, сжимая в руках платок, в который завернула все свои вещи. Отойдя на несколько шагов от родительского дома, она оглянулась. Из окна их комнаты на нее смотрели сестры. Прямо под окном был наклеен растрепанный ветром плакат, призывавший к тысячелетней войне против американских дьяволов. Сакико отвернулась, чтобы сестры не успели заметить слезы на ее глазах. Суждено ли им увидеться?

Недавняя бомбежка вывела из строя водокачку, и по всему городу протянулись очереди