Шрифт:
Закладка:
Аделина разлила чай.
– Я любуюсь вон теми прекрасными портретами – вашим и офицера Уайтока, – заметила Люси Синклер.
– В гусарской форме, – уточнила Аделина. – Мы заказали их прямо перед отплытием в Канаду.
– В Ирландии? – поинтересовалась Люси Синклер.
Аделина кивнула, стараясь не встретиться глазами с Филиппом.
– Нет, – твердо сказал он, – их нарисовали в Лондоне, они принадлежат кисти очень модного художника. Вы находите, что есть большое сходство?
Синклеры считали, что сходство идеальное, и восхищенно смотрели на портреты.
– Когда я думаю о том, какая участь ждет портреты четырех поколений семьи у нас дома, у меня разрывается сердце, – призналась Люси Синклер.
– Вам ни в коем случае нельзя терять бодрость духа, – сказал Филипп, глядя уверенным подбадривающим взглядом. – Все обязательно изменится к лучшему.
Все сидели за столом.
– В доме, где гостили мы с братом и сестрой, – вдруг обратился Николас к Синклерам, – мистера Линкольна считают прекрасным человеком.
– Неужели? – спокойно отозвался Кертис Синклер.
– Один из их сыновей сражается с янки, – продолжал Николас. – В доме все молятся за него и за мистера Линкольна. Вы считаете, что это неправильно?
– Никому не интересно тебя слушать, – строго сказал Филипп. – Ешь хлеб с маслом и помалкивай.
– Наш друг мистер Базби говорит, что Линкольн – герой, – подал голос маленький Эрнест.
– Еще хоть слово от одного из вас, – отрезал отец, – и вон из-за стола.
Мальчишки умолкли, но, казалось, были не так подавлены нагоняем, как их сестра.
– Я слышала, – сказала Аделина Уайток, – что Линкольны знать не знают, что такое хорошие манеры.
– Ни они, ни их сыновья, – согласился мистер Синклер. – Четверка неотесанных.
– О человеке судят по манерам, – снова заговорил маленький Эрнест. – В школьной тетрадке написано.
– Дети, – вмешалась мать, – можете выйти из-за стола.
Все трое встали, чуть поклонились взрослым и степенно вышли из комнаты. Оказавшись на улице, они радостно запрыгали по траве. Как же это необычно, когда в доме гости, причем из Америки.
– Там идет гражданская война, – сказал Николас.
– Это значит, они сражаются за то, чтобы стать гражданами? – спросил маленький Эрнест.
– Нет, глупыш, – приобняв его, сказала Августа. – Они очень элегантные и с хорошими манерами, эти мистер и миссис Синклер. Но янки не дают им спокойно держать рабов. Вот они и воюют.
– А вот и раб, – сказал Николас. – Я, пожалуй, с ним побеседую.
– Нет, не надо, – взмолилась Августа. – Ему это может не понравиться.
Отстранив ее сдерживающую руку, Николас зашагал прямо к темнокожему. Гасси и Эрнест остались в стороне.
– Вам нравится в Канаде? – спросил старший мальчик.
– Да-а, сэр, здесь хорошо, – сказал мужчина, подняв непроницаемые глаза к вершинам деревьев.
– Хорошо, что здесь нет войны?
– Да-а, сэр, хорошо, что здесь нет войны.
Эрнест подошел к брату. Ухватившись за его руку, он тоненьким голосом спросил:
– Вам нравилось быть рабом?
– Да-а, сэр, нормально.
– Но теперь вы свободны, ведь вы в Канаде, не так ли? – настаивал Николас.
– Я об этом не думаю, – сказал темнокожий.
– А как вас зовут? – спросил Эрнест.
– Джерри Крам.
– Мальчики! – сурово позвала братьев Августа. – Вам же велели не задавать вопросов. Ох и достанется же вам от мамы. Немедленно прекратите, лучше пошли погуляем.
Мальчики неохотно отошли. Они увидели, как красивая молодая мулатка-горничная вышла из боковой двери и задержалась рядом с темнокожим.
– Ей не полагается с ним говорить, – сказала Августа.
– Как же им не говорить, если они живут в одном доме? – Николас с любопытством рассматривал пару.
– Он с ней заигрывает? – спросил маленький Эрнест.
– И где ты такое слышал, Эрнест? – Августа взяла братика за руку и решительно увела в сторону.
– Я расспросил и личную горничную миссис Синклер, – сообщил Николас.
– Что такое личная горничная? – перебил Эрнест.
– Глупыш! Личная горничная помогает женщине одеваться, расчесывает ее, пуговицы пришивает. Вот Аннабелль каждый вечер сто раз проводит щеткой по волосам миссис Синклер. Вы видели, как блестят ее волосы? Это от расчесывания.
– У мамы волосы рыжие, – заметил Эрнест. – Она радуется, что они не достались никому из нас. Интересно, почему?
– Считается, что это изъян, – сказала Августа.
– Почему?
– Не знаю, но, наверное, лучше иметь черные, коричневые или золотистые.
– Гасси, я слышал, как маме сказали «ваши красивые волосы, миссис Уайток».
– Кто сказал?
– Кажется, мистер Уилмот.
– И что ответила мама? – поинтересовался Николас.
– Она сказала «вот еще, глупости».
– Она всегда так говорит, – заметил Николас. – Это ничего не значит.
– Ты думаешь, ей понравилось это замечание? – недоуменно спросила Августа.
– Конечно. Женщины обожают комплименты. Когда вырастешь, тебе тоже будет нравиться.
– Мне? Ни в коем случае. – Казалось, она даже обиделась.
В это время из рощи, в которую уводили аллеи поместья, придавая ему дух первозданной уединенности и величия, появились две мужские фигуры. Одна из них принадлежала Илайхью Базби, соседу и владельцу дома, где гостили дети. Он родился в Канаде и был не в меру патриотом, чем очень гордился. В сравнении с ним все соседи считались новоприезжими и, по его мнению, должны были искать его совета в делах страны. Один из его сыновей сражался на Гражданской войне США на стороне Севера, и отец этим гордился. К рабству он испытывал отвращение.
Вторым мужчиной был другой сосед, Дэвид Вон.
– Говорят, у вас гости, – начал Базби.
– Да, – ответила Августа. – Они приехали, потому что у нас тут мирно.
– Идите, познакомьтесь с ними, дядя Дэвид, – вставил Эрнест, потянув Дэвида Вона за рукав. В родстве с Уайтоками тот не состоял, но дети к нему обращались именно так. – Они хорошие, дядя Дэвид.
Но ни Дэвид Вон, ни Илайхью Базби не выказали желания познакомиться с южанами.
– Ноги нашей здесь не будет, пока они в вашем доме, – заявил Базби. – Вы знаете, как мы относимся к рабству.
Николас хитро прищурился.
– Наверное, они здесь надолго, потому что с ними приехали трое рабов, – сказал он.
При слове «рабы» мужчины в ужасе отпрянули.
– Рабы? – повторил Базби. – Здесь? В «Джалне»?
– Да. А вот и одна из них. Та полная женщина, что развешивает белье.
Женщина средних лет и с очень темной кожей была от них совсем близко, но, похоже, не замечала, что за ней наблюдают.
– Бедняга! – с чувством воскликнул Базби. – Вот судьба!
– Рабы могли бы уйти, если бы захотели, – сказала Августа. – Но им, оказывается, по душе жить в неволе.
Как раз в это мгновение темнокожая звонко расхохоталась и