– Да, скорее всего, – согласился с ним Бак.

Друзья смотрели на светившиеся окна. Вдруг свет погас. Это произошло так быстро, что Худяков вздрогнул. Казалось, что мерцавшие окна совсем не давали света, а тут как будто кто-то накинул чёрную ткань на дом, на дорогу, на весь мир. В красноватых отблесках костра, в этой липкой темноте остались только две физиономии.

– Наверное, это что-то легло спать, – сказал вполголоса Вовка, прикуривая сигарету.

– А песню эту я продолжаю слышать, – Димон последовал примеру товарища. – Это точно кто-то поёт, не птицы это.

– Но голос явно молодой, может, и вправду кто-то заблудился? – Бак ловко стряхнул пепел в костёр. – Ну, давай ещё по одной и спать. Я хочу завтра покидать спиннинг подольше, а то дни короткие.

Молча налили, молча выпили. Каждый прислушивался, пытаясь уловить слова или хотя бы мотив, при этом не подать виду, что слушает. Казалось, вот-вот ‒ и появится мотив, или услышится слово, но песня, а это была, несомненно, песня, словно завершала один круг, а потом начинала другой.

– Да, вроде голос-то молодой? Хватит жуть нагонять, ветер воет в трубах, вот нам и мерещится.

– Нет, точно молодой, – согласился внезапно протрезвевший Димон. – Ладно, пойдём спать. Завтра, я надеюсь, узнаем, кто пел, а не узнаем, и хорошо.

Друзья мигом разбежались по палаткам, бросив всё на столе: и продукты, и сигареты, и открытые бутылки со спиртным. Худяков забрался в уютный спальный мешок, предварительно раздевшись, повернулся к стенке, зажмурил глаза. Но сон, лишь слегка коснувшись век, отлетел прочь. Нехорошее чувство тревоги и опасности стало медленно и неотступно овладевать им. Лёгкий ночной ветерок шумел остатками листьев, и через этот шум слышались то чьи-то крадущиеся шаги, то далёкие звуки заунывной песни, что так удивила его у костра. Он даже несколько раз поднимал голову и смотрел на зашнурованный вход, больше всего боясь увидеть приближающийся чёрный силуэт на тёмном фоне палатки. Один раз ему что-то даже померещилось, и он сделал попытку вырвать руку из тёплого мешка, чтобы толкнуть Женьку, но, присмотревшись повнимательнее, понял, что это ему только показалось. Улёгшись поудобнее, Димон попытался успокоиться и уснуть, приписывая свои страхи усталости и недостаточному количеству спиртного. Но в голову продолжала лезть какая-то чертовщина. То перед глазами возникала мерзкая старушка, тянущая свои иссохшие от времени руки к его лицу, то некое подобие медведя, шарившего у палатки, то невнятная фигура злодея, крадущегося к любимой «пятёрке» с колёсным ключом. Потом они стали меняться местами: то медведь крался к машине, то злодей ‒ к палатке, одна только старуха продолжала тянуть свои руки к его лицу. Потом ‒ тьма.

Проснулся Димон от голосов, раздававшихся с улицы, и от запаха дыма. Не мешкая, он покинул уютный спальник, оделся и выбрался из палатки. На улице уже было совсем светло. Дом старушки, казавшийся таким пугающим вчерашним вечером, утром выглядел вполне безобидным и аккуратным. Чёрная стена леса разбилась на отдельные деревья и не таила в себе страхи, а воспринималась как обитель грибов и убежище вполне привычных лесных обитателей. Все уже проснулись, разожгли костёр, завтракали, готовили снасти и обсуждали предстоящую рыбалку. Один только Мирон сидел с серьёзным лицом, молчал и прикладывался к голубой банке джина-тоника, пытаясь победить похмелье.

– Всё, последний пробудился, – приветствовал Худякова Бак, наливая кипяток в чашку с растворимым кофе. – Как самочувствие? Готов к убийству рыбы?

– Готов. Всегда готов, – парировал Димон. – Сейчас кофейку изопью ‒ и вперёд.

Димону не нравились такие обороты про убийство рыбы, но он предпочитал не замечать подобных шуточек приятеля.

– Мне кажется, что к нам гости, – неожиданно сказал Женька и кивнул в сторону дома.

Все обернулись. Даже Мирон поднял свои больные глаза и посмотрел на тропинку, ведущую к бабкиному дому. По тропинке торопливо шла пожилая женщина, в длинном цветастом платье. Серый платок на голове, широкий передник да белое полотенце на плече ‒ вот и всё нехитрое одеяние обитательницы единственного «живого» дома в деревне.

– Сейчас начнёт гундосить, что мы приехали без разрешения. Ещё и гнать будет, – проворчал себе под нос Мирон.

– Всё нормально, – спокойным голосом сказал Димон. – Будь повежливее, а ещё лучше ‒ молчи. Я с ней сам поговорю. Решим полюбовно.

– Говори, – согласился Володя, отхлёбывая химическую жижу из банки.

– Здравствуйте, – поздоровалась старушка, её голос оказался приятен на слух, и без малейших ноток агрессии. – Никак рыбку половить приехали?

– Здравствуйте, бабушка. Вот решили немного порыбачить, – ответил Худяков, отхлёбывая кофе. – Я надеюсь, что мы вас не очень побеспокоили?

– Ну что вы! Я тут совсем одна. Только изредка рыбаки приезжают. Мне хоть поговорить есть с кем, а то всё одна и одна. Вы откуда сами будете? Из Новгорода?

– Нет, бабушка, – улыбнувшись, ответил Димон. – Мы из Санкт-Петербурга.

– Из Ленинграда, значит. Привыкла я его по-старому называть. А то по-новому как-то непривычно. Называйте меня баба Анни. А что вы эту гадость пьёте? Давайте я вам свеженького молочка принесу. Всяко вкуснее и полезней будет.

– А сколько стоит? – спросил расчётливый Бак.

– Так сколько дадите, столько и стоить будет.

– Не, спасибо, не надо, – отказался Бак.

– А чьё молоко? – спросил Женька, большой любитель молочных продуктов.

– Козье. Я уж его процедила. Хочешь, хлопец? Я сейчас и принесу.

– Если вас не затруднит, – немного смутившись, попросил Сом.

– Я, пожалуй, тоже попью, – сказал Димон. – Давно я козьего не пил. Тем более свежего.

Старушка повернулась и бодро заспешила к дому.

– Вот на фига вы с этим молоком затеяли? – возмутился Бак. – Мы рыбу приехали ловить, а не молоко распивать!

– Рыба никуда не денется, – парировал Женька.

– Ну, вы как хотите, а я пошёл. Там тропинка будет, по ней через лесок. И всё вниз. Там речка. Я налево пойду, вы дуйте направо. Не заблудитесь.

– Не заблудимся, – успокоил его Димон и, поглядев на трагическую физиономию Мирона, спросил: – Мирон, ты как? Что снасти не достаёшь?

– Да что-то перебрал вчера. Не стоило мне мешать, – ответил тот глухим голосом, доставая сигарету и открывая вторую банку с джином-тоником.

– Да не пей ты эту гадость! Лучше махни грамм пятьдесят, быстрей отпустит, – посоветовал Женька. – Вот, тут в бутылке осталось чутка.

– И то дело, давай, – Мирон вылил остатки водки в свою кружку и снова замер с ней, словно решаясь на этот важный глоток.

Тем временем старушка вернулась с трехлитровой банкой молока. Поставив её на стол, она сняла вышитый мелким красным стежком рушник, открыла полиэтиленовую крышку и сделала шаг назад, приглашая отведать. Димон аккуратно взял банку и наполнил три кружки, стоящие на столе. При этом Сом