— Здрафствуй, товарищ!

— Здоров, здоров! Вот чуть не утопли возле твоей хаты. Теперь посушиться надо.

— Я, я,— сказал немец, как будто что-то по­няв.— Яволь!

— Давай, приглашай в дом.

Старик перешагнул через порог, за ним порог переступили Ананьев, Зина, Васюков — и все ос­тальные прошли в узкую дверь.

Старик привел их в просторную комнату-зал с высокими, завешанными портьерами окнами, темной мебелью и дубовым паркетом, отчаянно заскрипевшим под их ногами. На стенах зала торчали оленьи рога, мерцали какие-то картины в золоченых рамах. На боковой стене возле две­ри висел огромный гобелен, изображавший бегу­щих косуль, преследуемых кабанами в окруже­нии буйно разросшейся папоротниковидной рас­тительности. В углу зияло черное жерло камина с низкой чугунной решеткой.

— Вот и добро,— сказал майор, опускаясь на широкий диван, обтянутый коричневой кожей.— Вот и посушимся. А то вон как намокли. Чертов этот ваш брод! Форштей?

— Я, я. Понимай,— подхватился все напря­женно рассматривавший гостей хозяин и быст­ро вышел из комнаты.

— Располагайся, славяне,— сказал майор.— Может, еще и подрубать тут найдется.

— Да-а! Живут же буржуи! — разглядывая убранство комнаты, сказал Васюков.— Сколько тут книг.

Огромные черные шкафы с пола до потолка были набиты толстенными книгами в кожаных переплетах.

— Действительно! — согласился разведчик.— Диван кожаный! Сколько бы сапог вышло. И бархоток заодно,— потрепал он угол бархатной портьеры.

— Ну-ну! — воспрещающе прикрикнул Анань­ев.— Мне чтоб никаких шалостей! Знаешь, тебе не Орловская область. Европа.

Разведчик хитровато ухмыльнулся.

Не дожидаясь хозяина, Васюков начал хлопо­тать возле камина, разжег на углях несколько березовых чурок. Майор пересел в кожаное кресло, поближе к камину, протянул к огню мокрую ногу. В это время открылась боковая дверь и в комнату вошла молодая женщина с небольшим подносом в руках, на котором ле­жало несколько аккуратно нарезанных тонень­ких ломтиков хлеба, намазанных маргарином. Знакомый старик нес в поднятой руке зажжен­ный карбидный фонарь. Женщина сдержанно взглянула на гостей и по указке старика подо­шла с подносом к майору.

— Битте, гер официр!

— Спасибо, спасибо.

— Брот,— сказал сзади старик.— Битте дойч брот.

— Ах, брот! — удивился майор и захохо­тал.— Брот! Я говорил брод! А не брот.

— Брот, брот. Я понималь,— озадаченно при­говаривал немец.

— Ни черта ты не понял,— сказал, перестав смеяться, Ананьев и, взяв бутерброд, поднял веселые глаза на женщину. — Ух, ты! Вот это красотка! Глянь-ка, Зина! В штанах!

Немка действительно была хороша: изящная головка с длинно опущенными на плечи волоса­ми, стройная шея и узенькие плечи под темной кофточкой, но Ананьева больше всего поразили узкие облегающие брючки на ее стройных ногах.

— Вот это да! — восхищенно твердил май­ор.— Как зовут тебя? Имя тебе как?

Немка, поводя подкрашенными глазами и ко­кетливо улыбаясь майору, однако не понимала, и старик сказал:

— Фройлен ест Ирма.

— Ах, Ирма! Хороша Ирма. Правда, Васю­ков? А?

Васюков взял с подноса свой бутерброд, встре­тился взглядом с немкой и смутился. У камина, развешивая мокрые бинты, неприязненно поко­силась на Ирму Зина.

— Какая-нибудь фашистка...

Раздав бутерброды, Ирма вышла, сопровож­даемая восхищенным взглядом майора, немец-старик остался.

— Что, дочка? — кивнул в ее сторону Ана­ньев.

— Вас ист дас?

— Ирма, Ирма, говорю, кто тебе? Дочка? Ну эта...

— Тохтер? — подсказал разведчик.

— Никс тохтер,— сказал немец.— Ирма швигертохтер, ферштейн?

— Ни черта не ферштейн,— сказал Ананьев.

— Вроде бы швагерка она,— сказал развед­чик.— Жена сына.

— Ах, невестка! Понятно. Однако выбрал сы­нок невестку. А где сам? Сын-то?

— Во зон? — перевел разведчик.

Вместо ответа старик неопределенно развел руками.

— Понятно. В армии, где же еще ему быть. А ты кто? Буржуй, да?

Немец неожиданно понял и произнес длин­ную фразу, вслушавшись в которую разведчик резюмировал:

— Он архитектор. Гражданские дома строил.

— Ах, архитектор! А я думал, буржуй,— ска­зал майор.— Здорово живешь.

— Я, я,— сказал архитектор.— Сдорофо!

Тем временем Васюков, жуя свой бутерброд, разглядывал гравюры на стенах, посмотрел на пирамидки фарфоровой посуды в застекленных шкафах, открыл дверь в смежную комнату и прошел туда. Это было небольшое помещение со множеством различных чертежей зданий на сте­нах, под стеклом на специальной подставке стоя­ло несколько изящно изготовленных, словно иг­рушечных, макетов зданий, и Васюков догадал­ся, что, очевидно, здесь был кабинет архитек­тора. Рассматривая макеты, он услышал сзади шаги и вздрогнул — в раскрывшихся дверях стояла Ирма.

Она тоже заметно смутилась, но быстро овла­дела собой и, улыбаясь, заговорила по-русски:

— Товариш хотель посмотрит? Посмотрит апартамент? Можно, битте, товарищ...

Жестами она увлекла его что-то посмотреть. Из комнаты, где находились они, вело несколь­ко дверей, очевидно, в смежные помещения, и он растерялся. Он не хотел уходить далеко от своих.

— Нет, нет. Я ничего...

— Нет? Идет товариш, посмотрит сюда...

— Нет, спасибо.

Показалось ему во время этого разговора, что за той дверью, откуда появилась Ирма, послы­шались удаляющиеся шаги, но он не стал загля­дывать туда, а, выждав, прикрыл дверь и по­спешил в общий зал к своим.

Едва он приоткрыл дверь, как понял, что здесь что-то случилось. Оцепенев от чего-то толь­ко сейчас случившегося, все молча сидели по своим местам. Ананьев в кресле перед камином, на диване Зина, разведчик застыл с ножом и банкой консервов в руке, на середине со стран­но вздрагивающими руками стоял старик-не­мец и с повернутой назад головой застыл стар­ший техник-лейтенант. Все ошеломленно смот­рели на только что вбежавшего в дверь мокро­го по пояс шофера Воробья.

— Честное слово, что я, врать буду! — давясь словами, говорил Воробей.— Это... Кончилось. Мир, понимаете... Капитуляция!

Майор вскочил в кресле.

— Кто сказал?

— Капитуляция, понимаете, броневики про­езжали, сам полковник сказал. Сегодня в 12 ча­сов. Передали по рации. Полковник сказал.

— Капитуляция? Мир?

— Мир? — не выдержал и, будто ужаленный, вскочил разведчик.— Мир, братцы!!

Схватив подмоченную гармошку, он принял­ся наяривать «барыню» и тут же пустился в пляс. Ходуном заходил скрипучий паркет.

— А не ошибка? — радостно спохватился Ананьев.

— Какая ошибка! Если полковник... Я гово­рю...

— Боже мой! Боже мой! — приговаривала Зина.

— В 12 часов, а? — не мог поверить Ананьев.

— Ровно в 12. По рации передали. Там у них рация. Сам слышал...

— Ну, славяне! Дождались. Ты, старик,— об­ратился Ананьев к растерявшемуся немцу.— Мир, понимаешь? Капитуляция! Гитлер капут, понимаешь?

Наверно, только сейчас немец