году принужденъ былъ согласиться на предложеніе „лодочника". Разница была еще въ томъ, что его „лодочникъ" заплатилъ ему не три рубля, а всего рубль, хотя это былъ богатый человѣкъ, домовладѣлецъ, гласный думы. Этотъ, господинъ, очевидно, лучше зналъ рыночную цѣну дѣтскаго тѣла, чѣмъ лодочникъ, о трехъ рубляхъ котораго дѣти сами говорятъ, какъ о суммѣ, далеко превышающей цѣнность оказанной услуги.

Три рубля для нихъ цѣлое богатство, они даже боялись, что ихъ ограбятъ и прятались отъ всѣхъ. Имъ казалось, что всѣ только и думаютъ объ ихъ „богатствѣ".

Егоркинъ первый „гость" въ качествѣ привычнаго цѣнителя труда, конечно, зналъ это и вознаградилъ его рублемъ. Но Егорка не обижается на него, онъ находитъ, что все это въ порядкѣ вещей.

Вѣдь онъ не одинъ занимается этой „работой" и всѣмъ такъ-же платятъ. Егорка боленъ, его заразили, но и на это онъ не обижается и это находитъ онъ въ порядкѣ вещей.

Его удивляетъ скорѣе обратное: человѣческое отношеніе къ нему посторонняго лица, безкорыстное желаніе помочь, войти въ его положеніе. Это ему непонятно, къ этому онъ не привыкъ и это не укладывается въ его головѣ. Такъ, онъ никакъ не могъ примириться съ тѣмъ, что ни онъ, ни Дунька не нужны мнѣ, и что все наше знакомство ограничится однимъ ужиномъ.

Напротивъ, онъ думалъ, что мнѣ нужны одновременно и онъ и его подруга, — иначе зачѣмъ я ихъ кормлю обоихъ, а не одного котораго нибудь.

Именно это онъ имѣлъ въ виду тамъ подъ пристанью, когда сказалъ:

— „Пойдемъ, Дунька, бываютъ вѣдь и такіе!" „Помнишь прошлогодняго капитана?" „Прошлогодній капитанъ" именнно надругался надъ ними обоими вмѣстѣ, при самой отвратительной обстановкѣ.

И какъ я не увѣрялъ ихъ, что ничего подобнаго не желаю, они не вѣрили, это видно было по ихъ глазамъ, по ихъ переглядыванію между собой. Повѣрили и то съ трудомъ только, когда я распростился съ ними у дверей притона.

Вы вправду уходите?

— Конечно, а ты все не вѣришь?

Нѣтъ, зачѣмъ не вѣрить… пойдемъ, Дунька, всякіе господа-то бываютъ!

И они скрылись въ темнотѣ.

Дѣти и общественная совѣсть

Съ тѣхъ поръ прошло три года, а стоитъ только мнѣ закрыть глаза, какъ обѣ дѣтскія фигурки вырастаютъ предо мной въ той обстановкѣ, въ какой я провелъ съ ними около двухъ часовъ.

Егорка сидитъ, опершись локтями на столъ, и говоритъ:

— Гости все больше подъ пристанью у насъ бываютъ: когда къ ней приходятъ, я отойду немного и жду, а когда ко мнѣ придетъ кто, она отойдетъ… А потомъ идемъ въ лавку покупать хлѣбъ…

Какой горькій хлѣбъ достается имъ въ жизни!

Тогда этотъ мальчикъ въ роли проститута былъ для меня въ новинку, я какъ житель внутреннихъ губерній Россіи, не предполагалъ ничего подобнаго, поэтому такъ и поразила меня эта злополучная пара. Теперь я знаю, что дѣтская проституція въ средѣ обоихъ половъ — обычное явленіе не въ одномъ только этомъ городѣ. И къ стыду моему, долженъ сознаться, что меня это больше не поражаетъ. Я негодовалъ на общество, что оно равнодушно смотритъ на такое отвратительное явленіе, а теперь самъ слился съ этимъ обществомъ и такъ-же равнодушно смотрю на эту гнусность, какъ и оно. Таково вліяніе постоянно находящагося передъ глазами факта — въ концѣ концовъ онъ по-

лучаетъ право существованія въ глазахъ всѣхъ, не исключая и тѣхъ, которые должны стоять на стражѣ интересовъ общества.

Явленіе это общее, напримѣръ, для всего Кавказа, однако, въ Закавказской прессѣ вы не встрѣтите крика негодованія по этому поводу, она довольно равнодушно отмѣчаетъ: „Такого то числа, такой то обыватель совершилъ гнусное насиліе надъ мальчикомъ столькихъ то лѣтъ“. И только не ждите статьи или фельетона по поводу этого гнуснаго насилія, ихъ не будетъ, ибо это „гнусное насиліе" есть обычное явленіе въ общественной жизни, къ нему всѣ присмотрѣлись, всѣмъ оно надоѣло и никого не интересуетъ. Я говорю это не въ упрекъ кавказской прессѣ, -нельзя негодовать ежедневно и безъ конца по поводу одного и того же явленія, какъ бы оно возмутительно не было. Въ концѣ концовъ или негодованіе уляжется, или негодующій не будетъ имѣть слушателей, мимо него будутъ проходить такъ же равнодушно, какъ равнодушно проходятъ мимо самаго факта, по поводу котораго выражается негодованіе. Отмѣчая равнодушное отношеніе печати къ этому печальному факту, я только хочу показать, насколько распространено и насколько глубоко пустило корни то явленіе, о которомъ я говорю. Его волей-неволей, признаютъ имѣющимъ право существованія, признаетъ, конечно, прежде всего общество, и съ нимъ вмѣстѣ не можетъ не признавать и печать, какъ кость отъ кости общества и плоть отъ плоти его.

Борьба со зломъ при такомъ положеніи для отдѣльнаго лица является болѣе чѣмъ трудной, на какой бы почвѣ это лицо не повело свою борьбу. Общество, разъ оно признало за чѣмъ-либо право существованія, всегда умѣетъ дать отпоръ новатору. Всякое преслѣдованіе за неестественный порокъ тотчасъ встрѣчаетъ обвиненіе преслѣдователя къ шантажѣ.

— Это шантажъ! — вполнѣ искренно кричитъ обвиняемый, такъ какъ считаетъ, что преслѣдуя его за то, что дѣлаютъ безнаказанно всѣ, обвинитель поступаетъ съ нимъ несправедливо.

И его крикъ находитъ сочувствіе и поддержку со стороны общества, такъ какъ на него тотчасъ откликаются всѣ тѣ, которые только по случайности не обвиняются въ томъ-же.

Года четыре назадъ въ городѣ Б. случайно возникло дѣло о насиліи надъ однимъ мальчикомъ, при чемъ на слѣдствіи онъ указалъ до 12-ти лицъ, имѣвшихъ съ нимъ постоянныя сношенія. Въ числѣ указанныхъ мальчикомъ лицъ было нѣсколько человѣкъ гласныхъ думы. Фактъ этотъ въ печать не попалъ, но частно былъ извѣстенъ всѣмъ, тѣмъ не менѣе никакого негодованія въ обществѣ не вызвалъ. Надъ обвиняемыми добродушно подсмѣивались, подшучивали, но въ то-же время имъ сочувствовали, имъ старались помогать выкрутиться изъ непріятнаго дѣла. Всѣ кричали — это шантажъ! — Хотя всѣ прекрасно знали, что обвиняемые въ этомъ отношеніи считаются любителями.

Такое отношеніе общества къ неестественному пороку не можетъ, конечно, не остаться безъ вліянія и на слѣдственную власть. Дѣлъ подобнаго рода въ Б. возникаетъ масса, но почти всѣ они, за самымъ незначительнымъ исключеніемъ, идутъ на прекращеніе.

Мальчикъ, обыкновенно, со всѣми подробностями описываетъ гнусный актъ, указываетъ мѣсто, время дѣйствія, участвующихъ лицъ, — но все это ничему не помогаетъ безъ сочувствія общества. Общество хоромъ кричитъ — это шантажъ!

И этимъ крикомъ гипнотизируетъ слѣдователя, внушаетъ ему непреодолимое сомнѣніе въ каждомъ словѣ мальчика и, напротивъ, довѣріе къ каждому слову обвиняемаго и его свидѣтелей, — и въ концѣ концовъ получается такая картина предварительнаго судебнаго слѣдствія, что дѣло не прекратить нельзя.

И оно прекращается,