и отклоняясь вправо, сначала присел, затем, выпрямившись, быстрым выпадом ударил локтем Волосатому точно в челюсть. Это был его коронный, не раз отработанный в уличных драках, прием. Соперник, как правило, ломался, теряя ориентацию в пространстве.

Так случилось и в этот раз. Волосатый, брызнув изо рта мощной струей крови, схватился обеими руками за челюсть.

Николай, не останавливаясь, провел второй удар, но уже по опорной ноге противника, и тот как подкошенный рухнул на пол.

– Ты чего это, а? Да ты знаешь, кого ты?.. – завизжал Рыжий и с испугом отскочил к противоположной стене.

Николай сделал к нему шаг.

Сжавшись и сразу став чуть ли не наполовину короче, Рыжий выставил руки перед собой, как будто приготовился драться. Но он лишь прикрывал свой слюнявый рот, и Волков, почувствовав брезгливость к трясущемуся от страха мерзавцу, отвернулся.

Волосатый же, стоя на четырех костях, что-то мычал нечленораздельное, разбрызгивая по полу слюни и кровь. Наблюдая за его движениями, Николай, проходя мимо, не смог удержаться от соблазна и пнул его что было силы в задницу, да так, что тому вновь пришлось распластаться на мокром полу.

У входа, замерев на месте, стояла группа солдат. Те расступились, пропустив Николая. Провожающие взгляды были полны солидарности и поддержки. С уважением и искренней признательностью они смотрели на Николая, стараясь понять, как можно было решиться на столь дерзкий и необдуманный поступок. Но гордость за товарища к тому времени вовсю играла на их лицах.

За завтраком в столовой Витька, даже не прикоснувшись к еде, с ходу затараторил:

– Коль, а Коль, слышь, чего теперь будет-то? Ты тут такого натворил…

Николай молчал. Он продолжал есть, не обращая внимания.

– Чего молчишь? – не унимался Виктор. – Они же, сволочи, так не оставят. Они мстить будут, а одному, ты сам знаешь, бороться бесполезно. Один в поле не воин. Я, конечно, тебя не брошу, мы, как договорились, всегда должны быть вместе… Я имею в виду – друг за друга горой. Но что мы вдвоём можем? Их вон сколько, а мы?..

По всему было видно, Виктором начинает овладевать страх. Не оставалось у него больше сил переступить невидимую черту, которая отличает человека от животного и помогает тому оставаться самим собой.

– Хватит ныть, – оборвал Николай. – За шкуру свою трясешься. Пошел вон отсюда. Сам разберусь.

В столовую вошли трое, молча двинулись к столу, за которым сидел Волков. Остановившись, несколько секунд смотрели на него. Тот продолжал спокойно есть, нимало не смутившись, будто все, что происходило вокруг, его никоим образом не касалось. И только напряженность во взгляде говорила о том, что внутри всё кипит и рвется наружу. Он был полностью сконцентрирован в ожидании борьбы, твердо зная: как бы ни развернулись события, он будет драться до последнего. До тех пор, пока будет стоять на ногах, видеть и слышать противника.

– А ну брысь все отсюда, – по-хозяйски прорычал над ним чей-то голос.

Солдаты, что сидели рядом, взяв миски, молча один за другим перешли за другой стол. Все, кроме Виктора и Николая.

– Я сказал – все, – еще раз прогремел все тот же голос, но уже более угрожающе.

Подскочив на месте и что-то бормоча себе под нос, Виктор быстро вышел из-за стола.

«Ну, гнида, все-таки зассал», – подумал Николай.

Один из подошедших отодвинув табурет, сел напротив. Двое остались стоять за его спиной.

– Так вот, значит, кто Козлову хлебососку разукрасил? Герой. Ничего не скажешь. – Голос с металлической звенящей ноткой выглядел спокойным и уверенным в себе.

Николай поднял голову.

Широкое скуластое лицо, покрытое густой щетиной, прищуренный уверенный взгляд, тонкие губы и коротко стриженный ежик – все в человеке говорило о волевом и сильном характере. У него были невероятно широкие плечи, и от этого казалось, что голова буд-то тонет в них. Все это придавало более чем угрожающий вид.

– Так значит, он – Козлов, – усмехнулся Николай. – А второй случайно не Ишаков?

– Зря щеришься, сынок. Это мои кенты, и кто их обидел, обидел и меня, а я обид прощать не привык. Понял?

– Как не понять. Только вот я у тебя прощения не просил и просить не собираюсь.

– Значит, не собираешься? – Улыбка, наполненная злостью и самоуверенностью, скользнула по губам незнакомца. – Молодец, ничего не скажешь! Ну, мы и не таких обламывали. Будешь на карачках ползать, умолять меня о пощаде. Это я тебе обещаю.

– Чего ты с ним базаришь, Крест? – встрял в разговор один из солдат, стоявших за спиной Николая. – Дать но чайнику, и дело с концом.

– Заткнись! Не видишь, мальчик с гонором, значит, надо воспитать его. Ведь такую задачу ставят перед нами командиры. А мы, как старшие товарищи, должны помогать молодым солдатам.

Крест поднялся из-за стола.

– Теперь, сынок, слушай меня внимательно и запоминай. С этого дня я твой папа и твоя мама, а поскольку титька у меня одна, то сосать сегодня твоя очередь. – Не договорив, он расхохотался, да так, что массивный золотой крест, видневшийся из-под распахнутой гимнастерке, запрыгал на его груди.

Николай вскочил. Еще никто и никогда с ним так не разговаривал.

Он уже был готов кинуться в бой, рвать на части это ухмыляющееся, наглое рыло. Пусть силой, но заставить уважать. Уважать как личность, как человека с не менее сильным характером и не менее твердой волей.

– Стоп. Стоп. Стоп. – Крест поднял руки. Он стоял напротив Николая и пристально всматривался в его лицо. – А глаза-то, глаза, смотри, как сверкают. Прямо сплошная ненависть. Но ничего, к вечеру узду-то я на тебя наброшу. Сам под седло залезешь, и будет на одного молодого рысака в моей конюшне больше.

Трое ушли, а Николая еще долго не отпускала ярость. Не потому, что его оскорбили и унизили, он просто не мог простить себе, что отпустил обидчика безнаказанным, что не шарахнул его как положено по балде, за дерзость и издевательство, за плевок в душу.

День прошел спокойно, без лишних разговоров и расспросов, как будто ничего не произошло. Лишь изредка Николай ловил на себе любопытные взгляды. Острыми иглами впивались в спину, и он чувствовал их всей кожей

Отбой прозвучал так же неожиданно, как и подъем.

Негромкие усталые голоса, смех, скрип кроватей – все смешалось в один гул, и уже через несколько минут тишина и темнота стали полноправными хозяевами казармы.

Николай понимал, главные события ждут его впереди и что совсем скоро ему предстоят серьезные разборки. Мобилизуя себя и контролируя все происходящее вокруг, он был максимально готов к ним, оставалось лишь самое противное и ненавистное –