видывал. Технику-то я тебе дам, хочешь ты этого или нет, а вот голову самому тренировать придется. Одно плохо, слишком ты настырный. Если что в башку запало, всё, хорошего не жди. Так что, кроме тебя самого, здесь тебе уже никто не поможет.

Как говорил старик, так оно и вышло. Никанорыч научил всему, что знал, а вот ум вбить в башку так и не смог. Только одно Николай сумел запомнить твердо: не надо бояться чужой силы. Сломает, познаешь страх человеческий, а это уже, гибель.

Жизнь шла своим чередом. Черные полосы сменяли светлые, принося людям все новые и новые испытания, радости и разочарования.

Не обошла она стороной и Матерого, тогда еще просто Николая Волкова. После окончания училища, получив четвертый разряд токаря, он уже на следующий день перешагнул ворота ремонтно-механического завода, который являлся одним из подразделений известного на всю страну нефтехимического комбината. Но, не проработав и полугода, Николай был приглашен повесткой в районный военкомат, где недолго думая подписал все необходимые документы. И хотя ему как работнику комбината была гарантирована отсрочка, он давно решил, два года службы пойдут на пользу, а может, даже помогут выбрать путь в жизни.

И застучали колеса вагонов по уходящим в неизвестность рельсам, унося с собой еще не окрепшие, не битые жизнью, но одержимые единственной целью – покорить мир – совсем юные судьбы.

Николай надеялся, что ему повезет и он, несмотря ни на что, попадет в доблестные десантные войска. Слишком горячо и ярко жили в его сознании впечатления от просмотренных фильмов, где мужественные сильные парни, безукоризненно владеющие оружием и приемами рукопашного боя, творили чудеса как на земле, так и в воздухе, под распростертыми над ними куполами парашютов.

Но судьба, в который раз, распорядилась по-своему.

Часть, в которую направили его для дальнейшего прохождения службы, стояла в центре небольшого сибирского городка, основное население которого работало на огромном заводе, подчиняющемся оборонному ведомству страны.

Что именно производилось в многочисленных цехах, Колька не знал, да и не интересовало его это вовсе. Главной задачей, поставленной перед молодыми солдатами, была охрана этого самого завода. Изо дня в день приходилось служивым наматывать километры, вышагивая между рядами колючей проволоки по периметру территории завода, который солдаты между собой называли конфетной фабрикой.

Еще в дороге подружился Колька с Виктором Прошкиным. Как выяснилось, были они земляками, мало того, дом, в котором жил Витька, где совсем недалеко от общаги, где прошли самые веселые и беззаботные Колькины годы. Вот и решили новобранцы держаться вместе.

С первых дней, как только пришлось окунуться в солдатскую жизнь, почувствовали парни напряженность во всем, что их окружало. Не было слышно привычных шуток и смеха, не чувствовалось в отношениях между солдатами человеческой теплоты. Каждый жил сам по себе, по неписаным волчьим законам, озираясь вокруг, при этом пряча душу подальше от чужих глаз.

Николай поначалу никак не мог разобраться, в чем тут дело, и только потом, спустя несколько дней, дошло – дедовщина.

А тут еще Витька.

– Коль! Здесь такое творится. Ухо востро держать надо. Деды вовсю балом правят.

– Брось, – отмахнулся Николай.

– Чего брось? Дурень. Смотри, чуть что, по бестолковке дадут. Будешь потом всю жизнь улыбаться. – В глазах Виктора забегали огоньки страха.

Николай тогда не придал большого значения разговору, да и не было на то оснований. Жизнь его еще не била по-настоящему, не ставила на колени и не плевала в душу.

В то утро, как обычно в шесть часов утра, дневальный проорал свое неизменное:

– Подъем!

И начался новый день службы, ничем особенным не отличавшийся от других. После зарядки, перебросив через плечо полотенце, Николай одним из первых вошел в туалет, направляясь к стоявшим в ряд умывальникам. Почистив зубы, он наклонился поудобнее над раковиной для того, чтобы облиться холодной водой и затем докрасна растереться жестким полотенцем. Он всегда так делал на гражданке, и ему нравилось чувствовать, как упругое молодое тело наливается утренней свежестью. От этого, как правило, всегда поднималось настроение.

– А это что еще за картина Репина «Приплыли»? – Прошипел за его спиной чей-то голос.

Николай не сразу понял, что слова эти были обращены к нему. В следующую секунду не сильный, но точный удар по ногам заставил его присесть. Руки машинально схватились за край раковины, и только это помогло удержаться от падения.

Резко развернувшись, он увидел перед собой двоих.

Тот, что стоял впереди, был не высокого роста и плотного телосложения. Волосатая грудь и плечи делали похожим на гориллу. Небритая морда, идиотская ухмылка и наглый взгляд говорили о том, что это был один из тех самых крутых дедов, о которых предупреждал его Виктор.

Второй был полная противоположность первому. Высокий, рыжий и худой, он, словно торшер, торчал за спиной Волосатого и гоготал с переливом и иканием, тем самым напоминая крик возбудившегося ишака.

Николай почувствовал, как им медленно начинает одолевать нестерпимое желание шарахнуть Рыжему по абажуру, с одни лишь желанием, выключить этот противный, издевательский смех.

– Ты чего это, салага, чужой умывальник занял? – прошипел Волосатый, наматывая на руку полотенце. – Ты что – глухонемой или тебе надо по-особому объяснить? Пошел на х… отсюда, козлина. Пока я тебе рога не отшиб.

Словно ведро ледяной воды опрокинули на голову Николаю. Ошарашенный наглостью Волосатого, он на долю секунды потерялся, но уже в следующее мгновение, почувствовав прилив в кровь изрядной доли адреналина, ответил обидчику:

– Как бы тебе самому не пришлось свалить, а то, не ровен час, огорчить могу. Да, и еще вот что, скажи своему ишаку, пусть пасть закроет, а то все вокруг слюной забрызгал. – Колька чувствовал, как кровь ударила в голову. Так было всегда, когда приходилось участвовать в уличных драках или перед выходом на ринг. Сердце начинало рваться из груди, кровь закипала в жилах, и на мгновение густой туман напрочь застилал глаза. Но доля секунды, и вот уже по спине пробегает знакомый холодок, затем откуда-то появившаяся злость взрывной волной гонит его в бой.

Длинный выключился мгновенно. Не закрыв даже рта, он, словно рыба, молча двигал губами, мыча что-то непонятное себе под нос. Волосатый же наоборот, напрягся, сжавшись в комок, подобно резиновому мячику.

– Ты что-нибудь понял, нет? – Повернулся он к рыжему. – Лично я ничего, кроме одного: лечить салагу надо.

И тут же, резко развернувшись, сделал ложный замах левой рукой, пытаясь прямым ударом правой сбить Николая с ног.

Но тот внутренне уже был готов к отражению атаки. Он, словно кошка перед прыжком, чуть согнувшись в коленях