Шрифт:
Закладка:
− Что с вами? Вам плохо? – испуганно проговорила Лена, подхватывая меня в тот момент, когда я начала оседать на землю.
− Скорую, срочно, − только и успела сказать я, и нестерпимая боль опрокинула меня в небытие.
Очнулась я в больничной палате. Подле меня сидели отец и доктор. Переведя взгляд на свой живот, я в ужасе поняла, что ребенка потеряла так же, как и потеряла Димку. С того самого момента и начался в моей жизни нескончаемый кошмар каждодневных восходов и закатов. Я была жива, но жизнью это не было. Я каждый день заходилась в истериках, навеянных мучительным осознанием того, что и меня, так далеко находившуюся от фронта, в самой Москве, эта проклятая война достала своими холодными, мерзкими лапами. Я потеряла мужа, потеряла ребенка и просто начала терять от этого рассудок. Мой отец делал все, дабы привести меня в чувство, но ничто не помогало. В один из таких дней, наполненных отчаянием, отец едва успел предотвратить непоправимое. Придя домой раньше обычного, он застал меня глотающей таблетки и срочно вызвал скорую. В больнице я проходила терапию, пытаясь заново начать жить. Один из моих бесчисленных докторов как-то сказал, видя мою непрошибаемую стену из боли и отчаяния:
− Вы, Ольга Александровна, потеряли ребенка, потеряли мужа. Вам больно, страшно и обидно от того, что вы не понимаете, как дальше будете жить. Но вы задумайтесь о том, что тысячи и тысячи женщин там, где идет война, где немцы ходят под окнами и нет гарантии, что в какую-то минуту тебя, твоего ребенка, или твоего мужа не убьют, где они теряют тех, кто дорог, они живут так же, как и вы. С той же болью, с той же горечью от утраты, с той же ненавистью. И не все они накладывают на себя руки. Многие из них пытаются принести пользу стране. Зачем погибать так пусто и бестолково? Зачем губить свою жизнь, если она так нужна родине в это кровавое время? Вы не задумывались о своем отце, который каждый день исполняет свой долг и при этом еще переживает ужасное беспокойство о своей дочери? Каково ему каждый день просыпаться и с ужасом молить бога, вы уж извините меня за эти слова, о том, чтобы его дочь осталась жива? Вы мать, вы сами потеряли ребенка, даже ни раз не увидев его. Вы понимаете, что я хочу вам сказать? Пожалейте своего отца, если уж не жалеете себя и принесите пользу стране вместо того, чтобы лежать и мечтать о том, чтобы смерть пришла раньше, чем ей положено! – закончил он такими словами свою речь, строго отчитав меня.
На меня будто бы нашло озарение после его слов. Я встала, подошла к нему и тихо обняла, поблагодарив за такую встряску моего подсознания. С той минуты я маленькими, но упорными шагами шла к принятию случившегося.
− Оля, − вернул меня от нахлынувших воспоминаний голос отца. – Может ты чего-то хочешь? Здесь за углом кондитерская твоя любимая, давай заедем? – с надеждой в голосе проговорил отец.
Я посмотрела на него и видя в его взгляде веру в то, что я, его дочь, ранее любительница сладостей, наконец то начну становиться на ноги и возвращаться к тому, кем я была ранее, улыбнувшись ответила:
− Давай. Хочу эклеров. Тех, которые мне всегда мама покупала, когда я была маленькой.
− Григорий, поехали к кондитерской! – скомандовал довольный отец и шофер направил машину к милому небольшому зданию из красного кирпича, которое совсем не менялось с тех времен, когда я еще была маленькой.
Внутри кондитерской все так же пахло ванилью и корицей, на небольших столиках стояли горшочки с фиалками и лежали красивые салфетки. Симпатичная продавщица в белом чепчике упаковала пирожные в красивую коробку, и мы с отцом поехали домой.
Зайдя в квартиру, я на миг зажмурилась, вдохнув запах окружающей обстановки, который напомнил мне о прошлой жизни.
− Оленька, что с тобой? – обеспокоенно спросил отец.
− Ничего папа, все нормально. Просто давно здесь не была, непривычно, − успокаивающим голосом ответила я и сняв с ног туфли направилась на кухню.
− Дочка, точно не нужно чтобы с тобой кто-то был, пока я буду на работе? – спросил отец.
− Да, папа, точно. Не переживай. Ничего с собой я не сделаю. Более того, я поняла, что нужно жить дальше. Жить и бороться за мир в нашей стране. Поэтому, я хочу прийти в себя и вернуться на работу, если ты не против, − ответила я, наливая чай в красивые фарфоровые чашки.
Взяв одну из стоящих на полке чашек, я поглядела на нее. На гладкой синей поверхности причудливыми буквами было написано: «Дорогой жене от любимого мужа». Покрутив ее в руках, я открыла шкаф и убрала ее подальше, дабы она не напоминала мне о том, о чем на данный момент мне просто противопоказано было думать. Отец внимательно посмотрел на меня, и я улыбнулась ему в ответ, давая понять, что все со мной хорошо.
− Хорошо, я поговорю с генералом и тебя восстановят на прежнем месте. Он будет только рад, что ты вернулась к работе и к жизни, − проговорил отец.
− Папа, мы с тобой не говорили об этом до сих пор. Но мне бы хотелось знать, что случилось с группой Димы. Почему так произошло? – спросила я как можно более спокойно у отца.
Отец строго посмотрел на меня, затем спросил:
− Оля, может еще не время говорить об этом?
− Время, папа, оно никогда не будет уместным для такого разговора, − сказала я, смотря через прозрачную гладь окна на улицу. – Просто мне нужно это. И чем раньше я обо всем узнаю, тем мне будет легче. Ты не переживай, − добавила я, отойдя от окна и усаживаясь за кухонный стол.
− Хорошо, − вздохнув ответил отец и откинувшись на спинку стула продолжил, − Фон Герцену кто-то донес о том, что разведгруппа будет около старого форта в тот день и в то самое время. Всех взяли сразу. Нам доложил об этом наш агент под прикрытием через Пашу. Рому Сомова убили на месте тогда. Он пытался прикрыть ребят собой, но продержался недолго. Димку, Катю, Женю и Вадима