Шрифт:
Закладка:
В 1949 году после окончания Военной академии им. Фрунзе полковник Фадеев был переведен на работу во внешнюю разведку КГБ СССР. С 1950 по 1954 год на разных должностях в Германии. Затем центральный аппарат ПГУ КГБ СССР. В сорок лет возглавил 13-й отдел. Это подразделение занималось подготовкой и проведением прямых действий за рубежом. Диверсии, саботаж. Здесь же стал генералом. С 1961 по 1966 год в руководстве 3-го Управления КГБ, то есть военная контрразведка. Присвоено звание генерал-лейтенанта. С 1966 года Уполномоченный КГБ по координации и связи с МГБ ГДР в Берлине.
Награжден тремя орденами Красного Знамени, Красной Звезды, орденом Александра Невского, нагрудным знаком «Почетный сотрудник госбезопасности», медалями.
Глава 2
Для встречи с кандидатами Саблину выделили конспиративную квартиру недалеко от Берлинского университета имени Гумбольдта.
Первым Матвей попросил прислать парня, которого хотел забраковать Юзбашьян.
«Юрий Цыганков отличается взбалмошным характером, плохо управляем. Немецкий у него, конечно, хороший, но дисциплины никакой. Взять хотя бы последний его номер. С немецким дружком выпили пива и поехали кататься по ночному Берлину. Их пытались остановить немецкие полицейские, но они на своем «Трабанте» сначала водили их по всему городу, потом скрылись. Планирую поставить перед начальством вопрос о досрочной отправке Цыганкова в Союз», — такую характеристику дал своему стажеру начальник отдела.
Юрий появился на пороге квартиры ровно в назначенный час. Черные как смоль волосы, прическа каре. Среднего телосложения, европейский тип лица, очень живые подвижные глаза. Модная, но не дорогая пестрая рубаха, текстильная куртка на молнии. Вполне современный молодой человек.
Север сразу перевел разговор на немецкий язык. У гостя это получилось легко, без напряжения. Майор не стал ничего объяснять и перешел к расспросам:
— Расскажи о себе. Где учился, как сюда попал.
— Родился я в Киргизии, в Ферганской долине, недалеко от города Ош. Там мама оказалась в эвакуации. После войны отец остался в армии, его направили служить в Таджикистан. В гарнизоне и прошло мое детство. Мне было четырнадцать, когда он вышел на пенсию, и мы переехали в Калинин. После школы я поступил в московский иняз имени Мориса Тореза. По окончании предложили пойти в КГБ. Я согласился. Вот и вся биография.
— Не прибедняйся. Ты же знаешь, что чертик прячется в мелочах. У тебя хороший немецкий. Откуда?
— У меня мама учительница английского языка. Член партии. Поэтому при дефиците кадров мужчин ее еще в Таджикистане назначили директором школы. Во время войны она приютила у нас молодую женщину с ребенком. Тетя Маша была из репрессированных немцев Поволжья. Они сдружились. Ее сын Генрих, чуть старше меня, мы с ним были как братья. Мать под свою ответственность взяла ее учительницей немецкого языка и пения. Поэтому английский у меня — классический, от мамы, а немецкий разговорный — от тети Маши. Она была очень хорошей учительницей. От нее я знаю много пословиц, поговорок, скороговорок, народных песен. Когда мы переехали в Таджикистан, мать и там стала директором школы и перетянула к нам Марию.
— Так, может, ты и таджикский знаешь?
— Знаю хорошо.
— Как же ты смог поступить в московский институт?
— У отца однополчанин служил в областном военкомате, он договорился, и мне дали персональное направление на учебу от обкома ВЛКСМ. Но больше помог спектакль, который у меня произошел в приемной комиссии, — с гордостью, чуть хвастливо заявил молодой человек. — У меня же в аттестате официально записан английский, а немецкий как бы домашний. В приемной комиссии сидел представитель комитета ВЛКСМ, чтобы ставить абитуриентов на комсомольский учет, студент третьего курса. Услышав мое блеяние по-английски, проворчал, что для поступления в легендарный вуз надо иметь более серьезные знания по языку, а желательно — по двум.
— И ты не стерпел, — предположил Саблин.
— Конечно, — не стал скрывать Цыганков. — Попробуй повторить, говорю я ему, и начал сыпать немецкими скороговорками. Он и притух. Зато женщина, которая принимала документы, включилась, видимо, рутинная работа по сверке паспортных данных ее утомила. Мы с ней устроили блицтурнир по знанию немецких поговорок. Пришлось звать секретаря комиссии, чтобы решить, ставить ли мне экзамен по немецкому, если он не подтвержден документально.
— Но на этом спектакль не закончился, — предположил Матвей, видя, что это еще не финал.
— Конечно. Комсомолец, на свою беду, заявил, что он изучает три языка. Тогда я встаю. — В эмоциональном порыве молодой сотрудник встал и, театрально вскинув правую руку, стал читать стихи на таджикском.
— Омар Хайям?
— Точно. Вы знаете таджикский?
— Нет. Догадался, что это его рубаи.
— А этот балбес рот открыл и спрашивает, на каком это языке. Я говорю: на норвежском. Он понимающе кивает, а вся приемная комиссия покатывается со смеху.
— И на этой хохме тебя взяли в столичный иняз?
— По сути, да. По результатам экзаменов я, конечно, не добрал баллы, меня должны были отчислить, но секретарь комиссии, хороший дядька, настоял, и меня взяли сверх набора с испытательным сроком.
— Что ты пообещал им за это?
— Что буду ходить на факультатив арабского языка.
— Так у тебя еще и арабский? Очень хорошо.
Юрий успокоился и стал выжидательно смотреть на гостя из Москвы. Ему никто еще не объяснял, что от него хотят.
— Теперь, мил человек, объясни мне, как ты удрал от полиции на «Трабанте». Это же мыльница с мотоциклетным мотором. Кстати, они на чем были?
— На «Вартбургах». Там было два экипажа.
— Даже так. — Непонятно это было сказано — с осуждением или с одобрением.
— Я рассудил, что на прямой они меня сделают, поэтому шанс был только при условии запутать их в переулках.
