— Не имеет значения, чего хочет каждый из нас, — ответил Ангрон, жестом указывая на всех обитателей пещеры. — Взгляните вокруг. Мы становимся слабее с каждым днем. Скоро эта гора высосет все силы из наших рук и мы не сможем держать клинки. Если мы и умрем, то пусть это произойдет не из-за этой горы. Мы падем свободными, сражаясь вместе, как братья и сестры, и заберем с собой в ад как можно больше этих тонкокожих ублюдков, Всадников.

Все они помнили последнюю ночь в яме, перед тем как Ангрон сорвал ворота с петель и поднял мятеж рабов в Нуцерии. Бывшие гладиаторы не смогли бы забыть тот день, когда поклялись друг другу жизнью, сбросили цепи и восстали — славный бунт против тирании Высоких Всадников! Никто не думал о победе, о том, как потом править миром, — их толкала вперед только решимость сражаться. Главное было заставить страдать нуцерийцев, прежде чем последний из рабов умрет.

— А теперь спите, — сказал Ангрон, вставая и направляясь к выходу из пещеры. — И пусть в ваших снах Высокие Всадники молят вас о пощаде — но милосердия они не дождутся. Я разбужу вас, когда они будут уже близко.

Бойцы снова сбились в кучу, обмениваясь шутками и разражаясь беззлобной бранью в адрес братьев, которые пробирались к центру.

Ангрон уселся у входа в пещеру и стал смотреть сквозь завесу кружащегося снега на едва видимые вдалеке фигурки Высоких Всадников, которые с каждой минутой приближались к утесам. Отряд ждала последняя битва.

— Тебе стоит отдохнуть, — произнес Ангрон, услышав за спиной шаги и тихий звон цепи.

— Я высплюсь, когда умру, — Джохура одарил Ангрона своей обычной кривой ухмылкой. — Завтра.

Предводитель рабов усмехнулся в ответ и жестом пригласил брата сесть рядом с ним. Ангрон иногда забывал, что Джохура был ещё почти ребенком — ему едва исполнилось пятнадцать лет. Горячий песок быстро превращал мальчиков в мужчин, если вообще позволял им взрослеть.

— Нигде еще воздух не был так хорош, как здесь, наверху, — произнес Джохура. Он поднял серебряное кружево мертвого гвардейца с того места, где его бросил Ангрон, и пропустил тонкие пряди между пальцами.

— Это потому, что ты свободен, — ответил ему Ангрон. — Мир прекрасен… аррггх, — прорычал он, отбиваясь от внезапной и пронзительной волны боли от Гвоздей, — прекрасен, когда ты смотришь на него без цепей.

— А вот эти цепи я, пожалуй, придержу, — Джохура продел свою цепь в дыру в кружеве и разорвал ею нервные имплантаты. — Мне нужно показать нашим бывшим хозяевам все новые трюки, которые я успел разучить и теперь могу с ними проделать.

Ангрон улыбнулся, но от нового укола Гвоздей Мясника его губы дернулись, исказив лицо в безобразной ухмылке. Некоторое время они сидели молча, глядя, как кружится и сверкает в воздухе снег и наслаждаясь тем, о чем оба так мечтали всю жизнь — свободой.

— Мы ведь заставим их страдать? — Джохура поднял глаза на Ангрона. Впервые за долгое время юноша выглядел так, как и подобает его возрасту. — До того, как все закончится?

— Мой мальчик, мы уже сделали это, — ответил Ангрон. — Мы Пожиратели Городов, и мы пожрали их немало. Ты и я, мы оба заставили их скрутить черную прядь, Джохура, и что бы ни случилось, у них навсегда останется эта черная скрутка. Верховные Всадники никогда не забудут того, что мы сделали с ними. Мы заставили их заплатить за все, что они сотворили с нами.

Ангрон опустил глаза и заметил, что Джохура привалился к нему, наконец-то поддавшись изнеможению, которое уже давно поселилось внутри каждого. Предводитель гладиаторов снял со своих плеч тряпье и накинул его на юношу. Гвозди, как всегда, наказали Ангрона за то, что он позволил к себе прикоснуться, но он оттолкнул боль. Проклятые имплантаты украли у него так много, но Ангрон не позволит им отнять у него братство. Пока нет.

***

Утро выдалось ясное, небо было свело-серого света, как сталь, а землю покрывал чистый, слепящий снег. Ангрон стоял во главе своей маленькой армии, словно анкер в стене щитов, и наблюдал за приближением врага.

Когда войска Высоких Всадников собрались, он услышал на горных склонах низкий гул. Земля, словно трясина из серебряных лоз, шевелилась от тысяч гвардейцев родовой стражи, марширующих в строю, чтобы затем хлесткой волной взмыть вверх по утесам. С ними были наемники, частные армии и ополченцы — все силы, которые нуцерийцы смогли собрать, купить или заставить сражаться от своего имени.

«Пусть идут», — подумал про себя Ангрон. Кровь наемников так же хорошо лилась под его топором. Сегодня он собирался окрасить гору в кроваво-красный цвет.

Когда армии врага наконец приблизились к их позиции, вместе с ними накатилась волна ужасного шума. Как только это шум достиг ушей Ангрона, кровь гиганта вскипела, а гвозди вонзились в плоть. Это был самый ужасный звук — звук, который он слышал перед каждой своей схваткой на горячих песках. Звук, издаваемый хозяевами, которые смотрели, как страдают и умирают его братья.

Музыка.

— Посмотрите-ка на это, — Клестер одарила Ангрона волчьей улыбкой, когда в небе над ними появилась группка серых точек. — Высокие Всадники наконец-то соизволили показаться лично.

Ни один из нуцерийских аристократов был не похож на остальных, и каждый был по-своему памятником вульгарной роскоши. Некоторые летели на огромных серебряных крыльях, других поднимали в воздух внушительных размеров перчатки, третьи возлежали на богато украшенных кушетках. Их лица скрывали маски животных — лошадей, львов и крупных хищных птиц, — искусно обработанные, вычурно-безвкусные и инкрустированные таким количеством драгоценных камней, что на их стоимость можно было прокормить целое королевство.

Ангрон усмехнулся. Он видел перед собой совершенное проявление того, что всегда глубоко презирал. Уже одно присутствие Высоких Всадников говорило о том, что ему и его Пожирателям Городов удалось их достаточно сильно потрепать. Здесь, на утесах, они прольют еще больше крови. И, несмотря на все технологии и превосходящую численность прежних хозяев, Ангрон видел их слабость. Личное тщеславие заставило их позабыть о сплоченности: в них не было ни капли единства, присущего гладиаторам. И в глубине души Ангрон знал, что Всадникам не хватит мужества для настоящего боя. Как только всё вокруг окрасится кровью,