Оба бунтаря-революционера смотрели друг на друга с такой яростью, словно были не соратниками, а лютыми врагами. Я послушно молчала, только поглядывала на них исподлобья и невесело задавалась вопросом, как меня угораздило стать разменной монетой во внутреннеполитических играх космозонгов и плывчи.

Внезапно Грай словно бы успокоился и мирно спросил:

– Когда назначен суд Художора?

– С первыми звёздами, как обычно, – ответил Нуидхе, тоже остывая. Но подозрительности в его взгляде не убавилось.

– Хорошо. Я вернусь к тому времёни. Кто знает, может, иммигрантка тебя удивит... Что ты станешь делать, если Художор ее не тронет?

– Это невозможно! – фыркнул плывчи. – Она слабая, глупая и страшится боли. Даже жалкая сырость ее пугает. Но, разумеется, если госпожа Чуда-Юда докажет, что постигла высший смысл Философии Боли, то она может быть свободна.

И он отвесил в мою сторону издевательский поклон. Хмурясь, Грай начал разворачивать тупорожку и одновременно с этим ментально потянулся ко мне, старательно пытаясь донести свою мысль.

Уровень скалы, на которой я сидела, был высоковат для обычного расстояния, на котором я читала чужие разумы, да и сам Грай находился не вплотную к ней – это было опасно в непогоду, – а поодаль. И все же некоторые мыслеформы разобрать удалось.

«Вернусь с менталистом... – сообщал Грай. – ...выжжет мозги Художору..!»

Я позавидовала его уверенности. Нет, в том, что Тэймин способен к очень болезненному ментальному давлению, я не сомневалась, но так, чтобы выжечь?.. Это вряд ли. В любом случае, как обычно, твердо рассчитывать можно только на себя. Закон пожизненной одиночки.

И первым делом нужно выяснить всё, что сможет мне пригодиться.

– Нуидхе, – обратилась я к плывчи, который угрюмо смотрел на неспокойный горизонт, – а в чем суть последнего суда или испытания Художором? Надеюсь, ты понимаешь, что испытуемый должен знать смысл происходящего. Это основа честности.

Он неприязненно покосился на меня.

– Я же говорил, Художор чует страх и боль. Стало быть, суть в том, чтобы их не испытывать, уметь быть в нужный момент выше этих примитивных чувств.

– Мне нужны подробности.

– Подробности... что ж, это справедливо. Ты будешь стоять здесь, на скале. Художор поднимется сюда, чуя твой страх и желая его попробовать. Потом он причинит тебе боль одним своим соседством, физически, и ты ее не выдержишь. А надо уметь расслабиться, позволить ей быть и согласиться с ее существованием. Если у тебя получится, Художор уйдет.

– А если нет? – напряжённо спросила я.

– Тогда он тебя поглотит в своем чреве и медленно растворит, наслаждаясь каждой крупицей твоей бесконечной боли от этого процесса. Ведь что такое боль и страх..? – вдруг увлекся собственными рассуждениями плывчи. – Это неприятие, которое испытывает всё живое при нарушении границ его существования, телесных или духовных. И Философия Боли учит не только властвовать над ними, но и готовит нас к познанию гармоничного круговорота жизни и смерти...

– Эй, лови!

Из-под скалы вылетела здоровенная пластиковая бутылка с водой и с размаху впечаталась в мою ногу. Я едва успела перехватить ее, чтобы та не упала обратно в океан.

Над краем обрыва показалась довольная физиономия Холума.

– Решил попытать счастья на место старейшины, Нуидхе? У тебя неплохо получается ездить по ушам, аж заслушался.

– Отвали, – беззлобно буркнул Нуидхе. – Ещё чего, в старейшины... Просто иммигрантка желает подробностей, чтобы пройти испытание живой.

– А!.. Ну-ну. Пусть попробует, – хмыкнул Холум и, посерьёзнев, спросил у меня: – Как собираешься сбалансировать страх, боль, плохие чувства?

– Э-э... расслабить всё тело и позволить им быть? – неуверенно предположила я, отчётливо ощущая, что кто-кто, а конкретно этот плывчи искренне хочет мне помочь. И это было как-то связано с Граем.

– Расслабить тело, ага, – он вдруг фыркнул. – Типичная ошибка новичка! Не тело нужно расслаблять первым делом. Не тело!

– А что тогда?

– Расслабляй дух. А за ним и тело последует.

– Легко сказать! – скривилась я. – Но как его расслаблять, аффирмациями, что ли? «У меня всё хорошо-замечательно», «Я не тело, а дух», «Страх ничто, боль проходит» и прочее?

Холум вздохнул, не глядя на закатившего глаза Нуидхе. Тот не преминул вернуть шуточку:

– Похоже, это тебе пора в старейшины записываться, Холум! Будешь молодняк наш обучать. Да что толку ее учить, все равно не поймет.

– А почему бы и нет? – пожал узкими плечами Холум и придвинулся ко мне. – Слушай сюда, объясню проще. Боль – это сигнал тела о нарушении его граней извне или изнутри. Дух этот сигнал принимает, включая страх, тревогу, панику и начинает действовать. Но если дух умеет всё это включать, значит, умеет и отключать, верно? Вселенной управляет закон равновесия, это всякий знает. Конечно, отключение от боли и страха серьезную проблему тела – ранение, например, – не решит, но и помехой не станет. Даже наоборот, голова останется холодной и будет решать проблему спокойно.

– Как вы ослабляете этот сигнал? – жадно спросила я. – Как отключаете связь между болевым импульсом и мозгом?

– Учимся долго и прилежно через кое-какие практики. Самое первое – это глубокое дыхание. Вдыхаешь на одну единицу, выдыхаешь на две. Второе – холод. Лучше всего использовать настоящий. Найди на своем теле место, которое будет мёрзнуть и смакуй его. Тело общается с духом очень прямолинейно, а сознание не умеет чувствовать нарушение в двух местах одновременно. Если ты выберешь холод, болевому импульсу придется ослабнуть.

Я покачала головой.

– Не могу представить, как я буду думать о холоде, когда рядом со мной окажется монстр и начнет причинять боль. А как... как он это делает?

– Всё дело в его щупальцах. Они покрыты тонкими волосками, которые обжигают тело медленным ядом. Если не подвергаться их воздействию слишком долго, то это не слишком опасно. Так, воспаление, волдыри, температура... Но боль сильная, острая. Появляется, к счастью, не сразу, а постепенно. Как будто держишь руку высоко над огнем, а потом начинаешь опускать ее все ниже и ниже, пока пламя не начнет пожирать тебя заживо.

– Какой ужас! – представив это, я поежилась. – Похоже на ожоги от земных книдариев со стрекательными клетками. Может, ваш Художор – это гигантская медуза?

– Я не знаю, кто такие