Нигде международная дипломатия не добилась более быстрых и более впечатляющих результатов, чем при объединении Германии. Германский вопрос представлял собой огромный вызов в силу проблемного места страны в Европе, ее центральной роли в развязывании двух мировых войн и последующего положения на авансцене холодной войны. Во время процесса управления германским объединением оба ключевых альянса Запада времен холодной войны – НАТО и Европейское сообщество – сохранились, обновились и постепенно расширились за счет включения в свой состав стран Центральной и Восточной Европы[20].

Меры, предпринятые для стабилизации Европы после холодной войны, были консервативными по характеру, поскольку они использовали существовавшие ранее западные институты, а не сконструированные заново для решения неотложных задач новой эры. Несмотря на попытки некоторых европейских государственных деятелей, таких как Геншер, Горбачев и Миттеран, в 1989–1991 гг. не было создано никакой новой панъевропейской архитектуры, чтобы связать две половины континента и включить Россию в общую систему безопасности. Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ) обладало потенциалом, чтобы стать такой структурой, но в оперативную организацию по обеспечению безопасности ее так и не превратили. Политическая реальность мира после холодной войны – когда Америка осталась «европейской державой» – не позволяла пойти по таким панъевропейским направлениям. Привлекательность заново объединенной Европы под эгидой ставшего более сплоченным Европейского союза, охраняемой перерожденным НАТО, оказалась слишком сильной[21].

Соответственно, асимметричность отношений Востока и Запада с течением времени нарастала по мере того, как хаотичные фрагменты порядка времен холодной войны, находили себе место в рамках расширенного Запада. Получившийся в результате дисбаланс станет неприемлемым для тех, кто пришел к власти после Горбачева, – Бориса Ельцина и Владимира Путина. Оказавшееся на обочине, хотя все еще могущественное и осознающее свое положение Российское государство было оставлено зализывать свои раны на периферии новой Европы. И мы все еще имеем дело с этими последствиями[22].

Представленное в настоящей книге новое прочтение событий периода 1989–1992 гг. основано на архивных материалах, созданных на разных языках по обе стороны бывшего Железного занавеса. Книга прочно опирается на недавно рассекреченные или ранее недооцененные документы – от докладных записок до подготовительных материалов к переговорам, от личной переписки до докладов разведки – из национальных, президентских и министерских архивов США, Советского Союза (России), Германии, Великобритании, Франции и Эстонии. Другие важные ресурсы включают в себя Архив национальной безопасности, Цифровой архив центра Вудро Вильсона и связанный с ним Международный исторический проект холодной войны в Вашингтоне (округ Колумбия) с их изобилием электронных тематических подборок (briefing books) и опубликованных коллекций документов с Запада, из Восточной Европы, России и Китая (включая партийные документы и материалы Политбюро). В число важнейших документов следует включать дневники и личные бумаги лидеров, их советников и многочисленные воспоминания ключевых деятелей той эпохи[23].

Эта книга сочетает в себе детальную реконструкцию ключевых эпизодов с синоптическим изучением перемен на макроисторическом уровне. Для постижения этой эры трансформаций нам самим необходимо занять своего рода наблюдательный пункт, находящийся «над» хаосом событий. В то же время необходим успешный анализ и тех нарративов, используя которые ведущие протагонисты осмысливали собственный мир и оправдывали свои действия. Кроме всего прочего, история того, что произошло в те годы, была написана в «соавторстве» многими основными акторами. Они не были лишь действующими лицами в чьем-то повествовании, но являлись могущественными, хотя и не безгрешными творцами истории, которую делали сами.

В 1995 г. президент Германии Роман Херцог охарактеризовал его эру как «время, у которого пока нет названия»[24]. Спустя 25 лет его афоризм почти не потерял остроты, потому что отличительные черты эры, наступившей после холодной войны, все еще трудно различить и понять. По мере того как 1989 г. отдаляется от нас, кое-кто начинает говорить, что самый общий нарратив должен быть экономическим – и начинать надо с крушения Бреттон-Вудской финансовой системы в 70-е годы XX в., приведшего к финансовому кризису 2008 г. Но я считаю, что более глубокий анализ «стержневых лет» 1989–1992 гг. помогает понять стоящий за всем геополитический порядок, в рамках которого и происходят такие сдвиги в глобальном капитализме. И именно этот миропорядок после падения Стены сейчас находится под угрозой.

Достижения консервативных менеджеров весьма впечатляют: кроме всего прочего, они стабилизировали Центральную Европу на период быстрых геополитических изменений. Но (особенно это касается американцев) уверенность в том, что мир впредь будет переходить на ценности США в этом все более вашингтоноцентричном мировом порядке, не прошла проверку временем. Представление, что огорченная, но возрождающаяся Россия[25] и Китайская Народная Республика, всегда идущая по своему компасу[26], согласятся с подчиненным статусом в однополярном мире, сегодня кажется бесконечно наивным[27]. И Европа времен Маастрихтского договора тоже не смогла выработать такого видения и энергии, чтобы создать континент, который был бы цельным, свободным и динамичным. Она содрогается от приверженности догмам, выдуманным после 1945 г., и страдает от хронического отсутствия независимой политической и военной мощи.

Этот новый Европейский союз образца 1992 г. воспринял западногерманскую логику послевоенного развития. ФРГ давно отреклась от исторических претензий Германии на право быть военной державой. Европейская интеграция в конце 1950-х гг. задумывалась как проект германо-французского мира, выстроенного вокруг экономического процветания и социального благополучия. Поскольку в 90-е годы XX в. ЕС стремился воспользоваться дивидендами мира, наступившего после окончания холодной войны, то он и к самому себе относился вполне в немецком духе, видя в себе маяк «гражданской мощи»[28], а не военного могущества.

Все это представляет линейное прочтение будущего после падения Стены, с экстраполяцией мирного объединения Германии на всю европейскую равнину. Но осуществимость благостной мирной мечты была поставлена под сомнение растущими с начала второго десятилетия нашего столетия популизмом, национализмом и псевдолиберализмом, когда «брексит» потрясает саму ключевую веру в необратимость европейского интеграционного проекта, а президент США Дональд Трамп подрывает саму собой разумеющуюся нерушимость трансатлантического альянса. Американский проект «глобального сообщества наций»[29] – порядка, основанного на международном праве, либеральных ценностях, ограниченном применении силы и легитимной международной арбитражной власти – теперь выглядит утопическим[30]. Давняя вражда великих держав вернулась с ее мстительностью, и теперь традиционным западным истинам демократии и свободной торговли противостоят по всему миру – особенно Китай и Россия, но противостоит и сама Америка.

Недостатки международных решений, положивших конец холодной войне, сегодня очевидны. Замороженные конфликты, разрушение соглашений по контролю над вооружениями, склероз международных институтов, возвышение могущественных авторитарных режимов и распространение оружия массового уничтожения (ОМУ) – вот только некоторые из неожиданных последствий ошибок в дизайне нового мирового порядка, импровизационным конструированием которого в такой спешке и с такой изобретательностью занимались творцы международных дел в 1989–1992 гг. Вот почему – и сейчас