— Э-э! Бумаги.

— Ну разумеется, выдыхая дым.

Еще улыбаясь, я взял хрустящий лист. Окошко со скрипом захлопнулось. Донёсся звук засова. И вновь наступила тишина.

Я улыбался.

«… Вот когда он увидит герб… Я представляю, как изменится его лицо!»

Пять… а после и все десять минут.

Утро.

Во рву понемногу начинали петь лягушки.

Скверный привкус солонины першел в горле, но фляги опустели.

… До меня долетело приглушённое мычанье.

… Странный звук. Если прислушаться, то начинало казаться, что воздух дрожал. Нет. Это был даже не звук, а какое-то гуденье. Едва различимое, но всё же. Пытаясь разобраться, я заметил золотистый отсвет на воде. Совсем недалеко кто-то грелся у костра.

— Да что это такое!

Реакция уже должна была последовать. Она не могла не последовать, и всё же — ворота оставались закрыты.

Я оправился! Выпрямился и приготовил бумаги. Я постучал! Постучал ещё!

— Не шуми!..

Голос басовитый. Уставший и с сильной хрипотцою. Одним резким движеньем, окошко распахнулось — показались пышные усы. И плохо заживший шрам на широкой переносице. На большом и словно бы шершавом, овальном лице.

Я вновь поглядел на пышные усы.

— Ногемсерант Венус! Номер сто тридцать два!

Шаг назад.

— Добрый вечер.

Мне ответил взгляд из-под тяжёлых бровей.

— Прошу прощенья. — Я кашлянул, стараясь прочистить горло. — Не могли бы вы позвать… Позвать другого.

Я вдруг понял, что не знаю, кого конкретно должен был позвать открывший.

— Звание и номер!

Ни единой мысли. Держась за край бумаги, я попытался вообразить очень носастое лицо. Но в сознание всплыло вовсе не оно. До меня дошло: шутка осталась не завершена. «Я ведь представился… Всё верно?»

Чуть вздрогнув, я сглотнул. Перед внутренним взором сам собою возник заголовок утренней: «Тран расплачивается бельём». В сравнении с этим даже прецедент с троллом показался бы мелочью: там я, по крайней мере, имел дело с чудовищем. Все, как и положено герою.

— Ну того, — с различимым сомнением в треснувшем голосе. — Вот такого.

Ещё не решив, не сообразив, что буду делать, я чуть оттопырил ухо. Зачем-то согнул колени в пируэте. Я едва не оступился… так как нога после падения вела себя преподло.

— Минуту!

Окошко внезапно хлопнуло.

«…Эй! Этот шп*здик был здесь?» — «Да к*кое там», — «***нутый! В рог бар*ний согну!»

Скрип засова.

— Такого нет. — Я отступил. Свет фонаря в лицо. — Ворота будут открыты в девять. Я попрошу Вас подождать.

— Нет, стойте! Я… Я не намерен ждать!

— Что-что?

Брови сошлись на прорубленной переносице. Усы ногемсеранта стали подниматься.

— Вот и славно, — закончил он басовито.

И окошечко с гулким ударом закрылось.

Промозгло и темно. Небо уже начало белеть на горизонте, но никаких деталей пока что было не различить.

Спотыкаясь, я подбрёл к Хорошей, погладил её по шее:

— Да и не жалко!.. Правда? Люди… люди и на улице ночуют. Подлецы!

Варианты развития событий крутились настолько быстро, что сознание было словно бы пустым.

«Грязь на королевском рыцаре» — пропечатают в Листках. «Законному рыцарю закон не писан» — озаглавят первую полосу Отношения.

Я выдохнул.

Было очень тихо.

За воротами словно всё вымерло, так что сложно было представить, что там в самом деле кто-то дежурит.

Через какое-то время я понял, что привести мундир в порядок было вполне возможно. «Нужно лишь дождаться, когда всё засохнет и потереть». После этого, уже днём, не составит особого труда незамеченным пройти через ворота. Всего лишь дождаться, когда придет смена, и всё! Белье с вензелем могли и украсть, а стражнику если что никто не поверит. Ничего страшного. Да.

— А у вас стена вся прогнила!

Я хотел ещё раз пинануть. Но, удержался. Неспешно потянул мою Хорошую с моста. Поразмыслив немного, я направился к свету и теплу огня. Через терновник. Кобылица упиралась. Цеплялась. Ходя и мотая головой, она вела, куда не надо… Огромное ей за это спасибо.

Зайдя чуть стороною, из-за отцветающего терновника я изучал груду металла у наваленных поленьев. Костёр. Большой котёл. Лежащие тела.

Чуть откинувшись назад, раскрыв гигантскую пасть, тролл тёрся холкой о сосну. И приседал! И поднимался! Работал то лопатками, а то огромным твёрдым задом. И вверх, и вниз. И по сторонам. Так, что заскорузлая кора сходила чешуёй и пылью.

«Чудовищно!» — одинокая мысль.

Дух сразу приковал к себе всё вниманье… И я… Я далеко не сразу заметил небольшую, мельчайшую в сравнении деталь: к дереву неподалеку был привязан человек. Живой.

Я узнал его. Сизая короткая куртка. Поломанные горизонтальные усы.

«Январь! — Шаг назад. — Тот негодяй, что поссорил меня с троллом в трактире… — Назад. — Он же остался на озере!»

— Что за ястреб⁈

Повиснув на верёвках, мужчина еле дышал… Он почти ничем не отличался от прочих… Всего-то пока ещё дышал.

Под пяткою моею что-то хрустнуло.

Тихо было.

Длинный и мясистый, очень рыхлый нос чуть приподнялся. Ноздри тролла раздулись. С шуршанием колени духа распрямились. И большая, длинная лапа поднялась, ухватилась мозолистыми пальцами за ветку. Нос как будто чуть поджался, а после с трубным звуком распрямился. То самое «гуденье» разошлось. Что-то между рыком и урчаньем привело воздух в движенье.

Нервы сдали:

— М-м…Му-у-уУУ-у-у⁈

Изрезанное бледно-розовыми складками лицо раскрыло пасть. Мешковатое, тело повисло чуть сильнее.

Пофыркивание поленьев. Скрип сосны.

Я зажимал морду моей Хорошей.

Тролл трубно выдохнул. Когти чиркнули по коре, и ветка закачалась. Согнувшись, свесив одну лапу вплоть до раздувшихся коленей, огромная туша другою в задумчивости почесала щеку. Поглядела черными, широко расставленными глазами на гору тел.

IV (+ рис.)

— Откройте! — насколько хватало лёгких, шептал я.

И почти царапал ворота.

Всё без толку. Ни единого звука. Растрескавшаяся с годами, но по-прежнему твёрдая, словно кость, древесина оставалась глуха.

— И что теперь?… — Развернувшись, я впился взглядом в пустую дорогу. — Я ведь назвал себя траном… Всё верно?

Что творилось в голове. Я знал, что очень скоро по округе разойдутся слухи: «Тран позволил троллу жрать людей…» И что тогда?

Я ударил, словно лягнул, ворота пяткой. Уперевшись спиною, съехал по сырому дереву.

Но тут же поднялся: «Это тот ЖУЛИК виноват! Получил своё — что мешало открыть⁈ Двуличный мерзавец!»

— Найду его! — порешил я для себя.

Но тут же позабыл, задумался о Целестине. Об единственной дочери королевского стеклодува