Когда Доран подошел к лестнице в ложу, часть стены алтарной отодвинулась, выскочил, придерживая ее, монах в голубой рясе и поклонился. Кардинал вышел клюдям, и все поднялись.

— Начнем же! — произнес ухоженный старик в зеленой мантии, на вид которому никто не дал бы его законных семидесяти трех лет, только пятьдесят или пятьдесят пять.

Все присутствующие очертили открытыми ладонями круг, кардинал же медленно в ответ провел рукой сверху вниз — блеснул рубином перстень на большом пальце, и все сели. Доран в это время сел на свободное место рядом с императором, наполовину скрытое портьерой. И поморщился, поскольку невольно в его сторону покосились все присутствующие.

— Первый камень этого Догира был заложен шестьдесят лет назад, в день, когда закончилась война за Ассонский предел, и закончилась она победой империи! Последний камень был вложен в эти великие стены год назад, а ныне первая служба пройдет в день трехсотлетия со дня рождения первого императора династии Каэр-Моран! Мы все помним историю и знаем, чего стоило императорам сохранить Лотгар единым, сильным, цельным!

Кардинал говорил, то разводя руки, то снова складывая их на уровне живота. Он смотрел на всех и одновременно в душу каждого, этот благообразный старик, сочетавший в себе духовное лицо и жесткого политика.

Интерес к Дорану в ложе пропал, когда кардинал смолк, а к Ги-Ра подошел и распахнул ее первосвященник в зеленом облачении с красной окантовкой. Медленно двинулись длинные пальцы с простыми серебряными кольцами по строкам книги… В императорской ложе царила образцовая тишина, не было слышно даже дыхания, и все взгляды, как один, устремились на первосвященника, что напевно читал псалом за псалмом.

— Всё, ты их больше не интересуешь, — чуть наклонив голову, заметил император.

Цепкий взгляд Дорана тут же метнулся вниз. Успокоились, да, но то и дело косились в сторону императорской ложи, а потому герцог только покачал головой, вздохнув, как старик. Вообще он и император были ровесниками, однако то ли из-за черного мундира и вечно серьезного лица, то ли из-за стального отблеска эполет Доран выглядел лет на десять старше.

— Ваше Величество?..

— Слушаю, Доран.

— Мне принесли записку…

И он пересказал происшествие, про себя тихо радуясь, что его провал со шпионом временно забыли.

Паоди прикрыл глаза, на его напряженную руку скользнула ладошка Саиры и ободряюще сжала. Вскоре слуга в белой ливрее спешил во дворец, чтобы передать приказ императора об усилении охраны.

Доран потер переносицу: проклятье, он хоть когда-нибудь выспится?! Первосвященник выводил занудные псалмы, как будто специально жутко растягивая их, и казалось, что у книги нет ни начала, ни конца, что слушать им, пока не обратятся в мумий точно посреди этого зала. Ну почему, почему Доран не мог отказаться от этого открытия Догира? Поспал бы… Однако нельзя-с! И еще эта записка… Пожалуй, место за портьерой следовало назвать и благодеянием: можно и в самом деле вздремнуть.

Части книги Ги-Ра, называемые свитками, тянулись и тянулись. Первый и второй свитки, состоявшие из коротких псалмов, прошли быстро; воскурили фимиам, душным облаком заволокший зал, смешавшийся с ароматом духов в тяжелое благовоние, давившее на виски. Когда первосвященник с профилем сластолюбца перевернул последнюю страницу и замолк хор, Догир на несколько мгновений окутала пронзительная тишина. Кардинал спустился к алтарной и, осенив людей на прощание знаком благодати, объявил окончание службы.

Император с супругой и Доран также спустились из ложи: ничего кроме этикета, ведь нельзя было уйти, не перебросившись хоть парой фраз с подданными.

— Ныне я, как избранный вами отец народа, — начал кардинал, замерев возле Ги-Ра, — объявляю, дети мои, что в следующие три месяца я регулярно стану посещать этот Догир и приму всех, кто пожелает мне исповедаться!

Все поклонились, прижав левую руку к груди. Кардинал спустился и возле Дорана прошептал:

— Жду.

Доран замешкался: в толпе он столкнулся с хромой баронетой. Удержав ее за локоть, он извинился и увидел послушника, смиренно ждавшего, пока мужчина пойдет следом. Послушник проводил его темным коридором в небольшую комнату пристройки, где стоял одинокий стол со свечой и не было окон. Кардинал сидел в кресле и листал карманную Ги-Ра, возложив ладонь на которую исповедовались.

— О чём вы хотели поговорить, сэф?

— Мне донесли, что ваши люди посреди ночи ворвались в монастырь, разбудили всех, подвергли унизительным осмотрам, выстроив во дворе…

Кардинал говорил спокойно, но зло. Сжатые пальцы побелели, и еще ярче стал огромный рубин в перстне. Доран заложил руки за спину.

— Мы не могли вежливо постучаться и попросить выдать шпиона.

— Но, — перебил его кардинал, — вы могли не учинять такого беспредела. Как минимум настоятель монастыря ждет ваших письменных извинений.

— Я должен извиниться за то, что делаю свою работу?..

Как обычно, они столкнулись взглядами. Спокойный и уверенный, с долей надменности — Дорана встретился с лукавым, безмятежным взором кардинала.

— Тверд, как обычно тверд, — кардинал едва заметно улыбнулся, закрыв глаза. — Будем считать, что вы принесли извинения лично мне. Я передам их настоятелю, и письмо не нужно. Но все-таки, почему шпион прятался в монастыре?

— Потому что монахи никогда не проверяют прошлое тех, кто просит крова, — Доран скрестил руки на груди.

Помещение было столь скучно и столь бедно обставлено, что смотреть получалось только на кардинала. Никаких философских взглядов на пейзаж, никакого изучения обстановки, только он и старик, безмятежно смотревший в стену, как в сад.

— А еще монастыри защищены от обыска… По крайней мере в этом шпион прогадал. Но как сбежал, скажите мне, герцог?

— Неизвестно. Никаких следов, сэф.

Старик нахмурился, чуть наклонив голову. Но, вспомнив что-то еще, он вновь посомтрел на герцога.

— Я слышал, в Тоноле новая напасть? Ученица Кровавой Эши?

Доран поморщился: новости, пожалуй, слишком быстро достигали ушей кардинала.

— Только записка. Может, это обман.

— Об Эши уже мало кто помнит, чтобы использовать ее имя для обмана… — кардинал качнул головой, и странный его взгляд Доран так и не смог понять. — Прошу прощения, что отобрал ваши ценные минуты. Я узнал всё, что хотел.

Кардинал осенил его знаком благодати и отвернулся, и Доран стремительно покинул Догир. Водитель предупредительно открыл дверь в машину и по приказу опустил крышу — день выдался солнечным и погожим.

— В управление.

Машина развернулась на опустевшей площади и медленно поехала к Северному мосту, перекинутому через одноименную реку. Вода отражала бледно-голубое небо: город не красил даже солнечный свет, и он тонул в дымке по оба берега, местами в камень вгрызлись проплешины темно-зеленых крон парков для верховых и пеших прогулок. Кебы и двуколки стучали мимо машины, переполненные, дышащие суетой. Водитель Дорана знал город, несмотря на его огромные размеры, старался объезжать заторы, однако нельзя было предвидеть перевернувшейся телеги с бочками, из-за которой блокировалась улица.