тем явлениям, которые они переживали. При этом решать, что есть Добро или Зло отдавалось им на откуп. Но их решения оказывались ситуативными. Одно и то же событие, например, победа в «войне», для одной стороны является Добром, а для другой — Злом. Поэтому философы, дабы устранить эту ситуативность вывели абсолютную разницу между ними. Добр и Зло в их трактатах приобрели особые оттенки: каждое из них стало выражать «Единство» существования тех «духов», которые не приемлют друг друга и всегда находятся в состоянии «вражды» меж собой. И не обывателю решать, что это такое.

Итак, мы показали два способа нерукотворного сотворения бытия и порядка его «вещей» — «гегелевский» и «гераклитовский» Вам, дорогие наши читатели решать, какое из них правдоподобен: «гегелевский» в основе которого лежит не только монотеизм, но и наша собственная самоочевидность, гласящая: «прежде, чем что-то сказать, мы думаем или «гераклитовский», в основе которого лежит реальный закон, действующий в бытие, «Закон равновесия».

***

Но в Риме победил монотеизм. Уверовав в единого Бога, люди полагали, что главным его достоянием является думающее «начало» — «разум», который подарил им Бог в ходе нерукотворного сотворении Человека. Именно он напрочь отдаляет его от остального животного мира, позволяя ему постигать обустройство бытия. В сакральных актах своего ремесла — «мышления» — наш «разум» постигает такие «вещи» духовного свойства, которые мы теперь хором называем своими «знаниями» о нем. В общем случае они безымянны. Великий Платон чохом называл их «Идеями», в которых, по его мнению, и нуждается наш «речевой аппарат» — «язык». Без «Идей», согласно нашей «самоочевидности», гласящей «прежде, чем что-то сказать, мы думаем (мыслим), он молчит.

«Язык» так же считается «подарком» Бога. Он не менее контрастно отдаляет нас от иных животных. Однако в силу своего прагматизма и канонизации «разума» к этому своему «началу» люди всегда относились потребительски, называя его главную функцию «быть средством общения», то есть «быть не менее сакральным приложением к нашему «разуму». При этом вопрос о том, какое из этих двух «начал» аккумулирует в себе главную силу познания бытия, люди даже не обсуждали. Зачем обсуждать «самоочевидную» истину, тем более, если лучшие умы планеты уверяли свою паству, что «мыслить», значит «существовать» и что в своем «познающем» ремесле наш «разум» абсолютно свободен: он ни в чем не нуждается, кроме самого себя и содействия Бога» (Р. Декарт).

По меркам философов-монотеистов, наши главные «начала» есть нечто «целое». В своей совокупности они образуют универсальную систему исчисления бытия, которую иначе, нежели «вербальной» (словесной), не назовешь. Ее вид, с позиции инженерии, изображен на рис. 1, а ее функционирование в категориях философской мудрости описывается примерно так:

Рис. 1. Вербальная система исчисления бытия.

Все чувственно нами воспринимаемое («вещи для нас», если следовать риторики Великого И Канта), поступает на «вход» элемента «разум». Он, будучи «вещью в себе» (чувственно нами не доступной), оценивает каждую «вещь для нас» на предмет наличия в ней «духовной составляющей» — «Идеи», и постигнув ее в «мышлении», передает сей безымянный «продукт» элементу «язык». Последний, обладая звуковой гармонией озвучивает его продукцию, придает ей «явный» вид, звучащую форму, что, собственно, и свидетельствовало о наличие в нашей плоти «думающего начала» — «разума». Все так и есть, говорили философы-монотеисты.

***

Но обратимся к фактам нашей Истории. Она преподнесла человеку достаточно много примеров, когда с раннего детства его ребенок, по иронии судьбы, развивался в «обществе» диких животных. Лишившись в силу этого «языкового» общения с соплеменниками, он не только не приобретал этого своего «подарка», но и того, что мы называем своим «разумом». Обследование «маугли» (а именно о них идет речь) показало, что в своей жизни они руководствовались отнюдь не продукцией своего познающего «начала» — «разума», не его «идеями», а скорее теми своими «началами», которые с подачи великого Павлова, мы называем теперь «врожденными» или «приобретенными» инстинктами.

Из этих фактов вытекает, что «язык» в нашей жизни играет куда более важную роль, нежели ту, которую ему отвел человеческий прагматизм. Эти факты с высокой достоверностью убеждают, что главная функция нашего «языка» состоит не столь в обеспечении человеку общения с соплеменниками, сколько в пробуждении и развитии его «главного» ноумена — «разума»

К этой же мысли приводит и попытка ответить на риторический, казалось бы, вопрос: что изначально зародилось у наших пращуров — биологичеcкого вида Homo (гоминидов) — «разум» или «язык»?

Если опираться на обыденную (аристотелеву) «Логику» и ее Законы в постижении «истин» более высокого порядка, то ответы на него неизменно вгонят нас в тупик. Действительно, отвечая на него, подавляющее число наших оппонентов, не особо задумываясь, отдадут приоритет «разуму», положив в основание своего доказательства тот факт, что «слово», как осмысленное «начало» и как основная «единица» нашего «языка», в принципе не могло появиться у гоминидов раньше, нежели сам «инструмент» его «осмысления и понимания» — «разум»

Нельзя сказать, что их доводы не убедительны. Но приведенные выше факты нашей Истории «говорят» об обратном: без вербальной обработки «психеи» головного мозга нашего потомка, его «мыслящее начало» — «разум» — даже не способен пробудиться. Тем самым сей факт напрочь опровергает сентенции Великого Декарта, который учил нас «правильному мышлению» и утверждал, что в своем сакральном ремесле наш «разум» абсолютно свободен и «ни в чем не нуждается».

Вместе с тем, у иных наших оппонентов, отягощенных «мудростью тысячелетий», вполне может зародиться мысль о том, что неспособность «маугли» к вербальному общению обусловлено исключительно его одиночеством, то есть отсутствием в стае, где он нашел себе приют, животных, подобных ему по плоти и крови. Возможно, что это и так. Возможно, что в житейском споре они и смогли бы, пусть и на тарабарском «языке», но наладить между собой диалог. Однако такую мысль напрочь парирует иной факт из нашей Истории. Его нередко муссируют в своих книгах психологи и лингвисты. А суть его состоит в следующем.

В середине ХVI веке некий падишах Акбар (в иных источниках — Ахмат) провел довольно жестокий, но удивительный по своему результату «эксперимент». Набрав группу новорожденных детей различной национальности, этот «искатель истины» искусственным путем оградил их от вербального «общения» с ними. Свой «эксперимент» он провел с единственной целью — дабы убедится в справедливости утверждений своих придворных «мудрецов», уверявших его, что со временем, несмотря на такие условиях пребывания детей, ребенок турка заговорит по-турецки, перса — по-персидски и так далее. О том, что оторванные от своих родителей дети наделены «разумом», в силу их человеческой природы, у «мудрецов»