служившая, видимо, когда-то кладовой. Здесь Веша наскоро переоделась, подвязала рукава, волосы вычесала, в косу закрутила, нацепила найденный тут же фартук (единственное, наверное, что было в этой кухне чистым) да вышла обратно.

— Если я рассчитываю здесь остаться, в таком гадюшнике точно жить будет не с руки, — задумчиво оглядывая масштабы работы, девушка прикидывала за что взяться первым.

В помещении было сыро и как-то промозгло, потому выбор наперво пал на очаг. Тот был огромен и пожалуй мог бы вместить хорошего кабанчика на вертеле. Расположенный прямо в стене, словно раскрытая пасть, он чернел, заваленный не пойми чем. Видимо, топили его, чем придется.

Чтобы выгрести все недогоревшие поленья, а после и золу, пришлось приложить немало усилий. Чихая и фырча от поднятой пыли, золы и пепла, Веша про себя костерила хозяина всего этого добра.

— Вот надо ведь так запустить свое жилье?

Прошло не меньше пары часов, прежде чем огонь в очищенном очаге порадовал теплом. На стенах заплясало рыжим пламенем, его отсветы затанцевали мелькая и словно бы тоже радуясь возможности двигаться куда как свободнее. Стало ощутимо теплее, но отдыхать было рано.

Посуду разгребала нещадно, кинув прямо на пол найденную в кладовке холстину. Каждую чашку рассматривала, прикидывая, что еще можно спасти, а с чем мороки будет через край. И как бы ни старалась, плесень почти везде въелась настолько, что вывести ее с посудки можно было бы только чудом.

Когда на холстине уже гора возвысилась, Весенья связала углы в большой узел, да выставила за дверь, узнает потом у хозяина, куда он все лишнее выбрасывает. Теперь предстояло отмыть остальное.

Подошла к большой раковине, тут и кран имелся для воды, как в господских домах.

— Во-до-про-вооод… — уважительно протянула девица, вспоминая модное словечко. Сама то дома посудку в лохани мыла.

Раковина, впрочем, только угадывалась. Подозревалось Весеньюшке, что Хозяин Болот был еще и Хозяином Засранска.

Хихикнув мелькнувшей мысли, Веша взялась разгребать завал. Усталость, конечно, уже свое брала, но девушке было не привыкать к работе. В деревне живя, когда только старушка с тобой вместе, хочешь-не хочешь, а работать привыкнешь, и в поле и дома.

Пяток часов спустя хозяюшка наконец присела на трехногий табурет, устало откидывая с лица мокрые пряди волос.

Сказать, что закончила, Веша бы точно не смогла. По хорошему, тут бы еще несколько раз все как следует перемыть. Благо водица текла по трубам теплая, таскать да кипятить не приходилось.

Но казалось и так уже сама кухня задышала иначе. Все больше Веше казалось, что все здесь магией напитано, и башня словно бы благодарна девушке за наведенную чистоту. Вот и вода полилась веселей. Шкафчики скрипеть вдруг перестали, а провисшие дверки ровно закрылись. Все нужное само под руку попадалось.

Вода в чайнике закипела, засвистела начищеным свисточком, зазывая к заслуженной трапезе.

Открыла окошко печи, обнаружилось, что и лепешки уже доготовились. Приятный запах свежей выпечки наполнил комнату.

Заварила смородиновые листья, какие удалось спасти, разложила лепешки на глиняную тарелку.

Немного подумав, решила все же и меда взять из шкафа. Заслужила же она за уборку покушать хорошо? Коли не ее работа, пропал бы тот мед. Так не все ли равно, она съест али он весь попросту вытечет.

Но только села, взяла в руки первую лепешечку, медом прилитую, как вдруг потемнело в кухне. Ненадолго, но успела Веся вся обмереть.

А как свет воротился, глаза девичьи и вовсе округлились.

Спиной к ней, прямо перед очагом стоял мужчина. Волосы длинные, сам высокий, ладный, в плечах широк, в бедрах узок. Руки сильные, тугими жгутами мышц оплетенные. И все бы ничего, да только голый он был. В чем мать родила.

Выпала из ослабевших пальчиков лепешка, а рот и вовсе не хотел закрываться.

— Интересно… — тихо вымолвил тем временем мужчина, все так же не поворачиваясь к ней. А Веша и не знала, чего ей сейчас больше хочется, чтобы повернулся или самой под землю провалиться.

Бесстыдник же, словно не веря глазам своим, провел рукой по камням вокруг очага. Их Веша тоже от копоти вычистила. А после влево голову повернул, ее пока не заприметив. Столешни чистые углядел, лохань для мытья посуды пустую. Посуду эту самую, чистую тепереча. Шкафчики прикрытые, а не внутренностями развороченными наружу пестревшие.

Повел головой, принюхиваясь словно. И вот теперь уже повернулся к Весенье, всей своей наготой.

Красивый. Глаза под черными бровями желтые, словно звериные, нос прямой, скулы высокие, как у тех господ. И смотрит так свысока…

А у Веши то взгляд с лица сам собою сполз на грудь широкую, по животу рельефному с бледной кожей, ниже, по косым мышцам, что переходили к самому интересному.

Щеки обожгло. Сглотнула, пытаясь вспомнить, как дышать. В головушке бедовой металось все, а сердечко и вовсе испуганной пичужкой забилось. И взгляд бы надо отвести, да тот словно приклеился. Не видела Веська прежде такого, чтоб вот так, вблизи.

— Тебе, может, поближе показать? Так давай, я подойду, — вкрадчиво промурчал этот кот-обормот в человечьем облике, да и правда к ней шагнул.

Веша икнула, наконец сумев взгляд отвесть.

— Н-н-ненадо, — замотала головой и для пущего эффекта зажмурилась.

— Как же не надо, когда ты так смотришь? — голос раздался уже у самого уха и будто бы со спины, хотя их прежде вся кухня разделяла.

Взвизгнув с испуга, Весенья подскочила. Обернулась. Мужчина был совсем рядом. Склонялся к ней, оскалившись в хищной улыбке внезапно треугольных зубов, да сверкая засветившимися глазищами.

— Ты откуда здесь появилась, милая? — а сам обнюхивает ее, от лица медленно носом к плечу спускаясь. И разделяло их всего ничего, Веша даже дыхание его теплое чуяла на коже.

— И-и-и-и! — Запищала отскакивая с места, да лавку опрокидывая. С плеча полотенце стянула, да что было сил наглеца хлестанула. Хорошо приложила, от души. Да только полотенчико несчастное, до мерзавца и не долетело, испепелилось в ту же секундочку. Лишь и успела Весенья из рук тлеющую тряпицу откинуть, пока жар до ее пальчиков не добрался.

— Пахнет как вкусно, — хотелось бы думать, что про запах еды, да отвара говорил, да только взгляд его был к ней самой прикован. И скалился снова. А Веша теперь уже от зубов его отвернуться не может. Все как один — треугольные. Острые даже на вид. Так и представилось, как могут легко кожу пронзить. Конечно, а как еще то кровь девичью пить?

Некстати подумалось, что и сама Вешка девица еще. А значит и ее кровушки окаянный может захотеть отведать. Да только она же