все усилия генерала Панфилова сводились прежде всего к тому, чтобы военный труд был осмыслен, была принята цель, ясна задача, каждая потерявшая всякую связь со своими группа бойцов не переставала быть опорной точкой общей борьбы.

Не то же ли происходит в нашей воспитательной работе? То же, только наоборот! В школе и дома мы кормим подростка и юношу манной кашей педагогических поучений, словесной трухой так называемой комсомольской и пионерской работы. В одном многомудром педагогическом трактате, посвященном воспитанию, перечислен, как выражаются авторы, "широкий арсенал собственно комсомольских средств" работы с молодежью. Это 22 (!) чисто словесные формы, полностью игнорирующие ленинскую идею "отрядов молодых людей", "которые будут действовать на пользу всего общества, правильно распределяя силы и показывая, что труд должен быть организованным трудом" (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 318.) Взамен реального дела — слова на диспуте, слова на конференции, слова на заседании клуба, слова на дискуссии, на пресс-конференции, на экскурсии, на политическом спектакле, в группе докладчиков... Поневоле вспомнишь Людвига Фейербаха: "...речь — это не мышление, иначе величайшие болтуны должны были быть величайшими мыслителями". Словесная эйфория, в которой пребывает школьный комсомол, имеет прямое отношение к замыканию всех и всяческих "комсомольских дел" на учебе в школярском ее понимании. Такая учеба — это та платформа, где увереннее всего чувствует себя стародавняя учительская диктатура, допускающая из всех видов активности молодежи лишь одну — словесную, легко контролируемую как вне урока, так и на уроке теми же предметниками, ими же оцениваемую и пресекаемую, когда нужно. Формализм стал неотъемлемой, органической частью деятельности идущих по "словесному" пути школ не случайно: это единственный доступный школьнику способ сопротивления диктатуре взрослых, не вызывающий немедленных репрессий. Больше того: устраивающий обе стороны и обеими сторонами культивируемый. Младшее поколение прячет за этой ширмой свои истинные взгляды и интересы, старшее пользуется ею же для оформления благополучного фасада.

Так обстоит дело "до боя". Всякая попытка выйти на живое, нужное людям дело вызывает во взрослом мире активное неприятие.

Вот один лишь пример. В "Собеседнике" (№24 за 1989 г.) помещена проиллюстрированная цветными фотографиями статья К. Пушилова "Живые и мертвые" — о вахте Памяти, которую провели в мае 1989 г. несколько организаций во главе с ЦК ВЛКСМ на базе новгородской поисковой экспедиции "Долина". Это была практически вторая операция в новгородских лесах, когда помощь энтузиастам-поисковикам оказала армия. Отдав должное упорству и мужеству многих поколений добровольцев — студентов, школьников, рабочих, интеллигентов, которые многие годы "приезжали в отпуска, уходили в лес на выходные, тащили на себе по невообразимым лесным дорогам и утонувшим в болотах гатям палатки и провизию, вычерпывали воронки ведрами и котелками" (и вытаскивали на себе к братским могилам у шоссе мешки с найденными останками, добавим мы), автор вдруг спохватывается. "Картина тем не менее все еще выглядит так: поисковики ведут работу, все остальные им помогают. Но, — делает он многозначительную паузу, — детское ли это дело собирать кости? В конце концов только в дни Вахты в Мясном Бору уничтожено 2645 взрывоопасных предметов. А в 1980–1985 гг. от боеприпасов Великой Отечественной войны, до сих пор лежащих на нашей земле, ежегодно погибали и получали ранения около 100 человек. Большинство из них дети..."

Что и говорить, абзац впечатляет. Не отмечено только, что в 1980–1985 гг. подрывались и гибли дети, не имевшие отношения к военно-поисковой работе.

Утаено также, что везде, где прошла война, местные и приезжие мальчишки десятилетиями лазают по старым окопам, не спрашивая на то разрешения ни у саперов, ни у ЦК ВЛКСМ, ни лично у т. Путилова. Кости они действительно не собирают. Собирают патроны, гранаты и жгут их на кострах. А кости выбрасывают. Многие возмущаются и негодуют по этому поводу, но немногие действуют. Так, житель поселка Оборонное под Севастополем Владимир Сергиенко создал много лет назад сеть поисковых отрядов и поселковый военный музей, где даже самые маленькие мальчишки могут подержать в руках любой взрывоопасный предмет, начиная со времен обороны Севастополя и кончая Великой Отечественной. Только разряженный. И не случайно в зоне деятельности поисковиков Сергиенко не взрываются ни маленькие, ни взрослые, хотя поселок стоит прямо под Сапун-горой. На вопрос вызванных для обезвреживания очередной мины саперов: "А откуда ты узнал, что мина такого-то калибра, ты ж там не был?" — Сергиенко спокойно отвечает: "Зато мальчишки там были, они и сказали". При этом мальчишкам совсем не интересно вытаскивать этот самый "калибр" из земли: они, сколько себя помнят, знают его по музею, в котором все можно трогать, а что в земле этого трогать не надо, они знают на примере "дяди Володи", которого покалечило взрывом в детстве.

Такой же центр поисковой работы, как у Сергиенко, создан недавно отрядом "Искатель" в подмосковном Красногорске. Там под руководством опытных ребят-инструкторов, своими руками собравших музей, новички из поисковых отрядов Москвы и Подмосковья проходят курс по технике безопасности при встрече со взрывоопасными предметами, каждый из которых можно подержать в руках и хорошо запомнить "в лицо". Представляя себе технические данные и убойную силу теперь уже хорошо знакомых "железок", никто из ребят не захочет "играться" с ними "в поле", тем более что есть четкая задача: искать останки солдат и медальоны, чтобы найти родственников погибших и по-человечески похоронить бойцов.

Так детское ли дело собирать кости? Смотря кого считать "дитем". В последние годы уже наши внуки вместе со своими родителями выезжают в военно-поисковые экспедиции. Ребятишки живут в лагере, играя в свои игры и посильно помогая по хозяйству. Но в 8 лет старший Тимоша сам захотел ежедневно выходить с одним из отрядов в лес. Поиск шел с девяти утра до семи вечера с небольшим перерывом на еду. И так с первого и до последнего дня десятидневной экспедиции. Тимоша работал наравне со всеми, не отсиживался в тенечке и на провокационные попытки взрослых оставить его хотя бы на один день в лагере для отдыха так и не поддался. Младшие еще не дозрели. А может быть, и не дозреют. Дело-то добровольное. Если примут цели поисковой работы как личные, займутся ею, нет — найдут для себя что-то другое. Но шалопаями вряд ли вырастут. Ну, ладно, таких, как Тимофей, мало, это, как правило, дети родителей-поисковиков. Но можно ли считать детьми 14-18-летних школьников, учащихся ПТУ, студентов техникумов и вузов? Такие "детишки" на "ихнем Западе" самостоятельно деньги зарабатывают, а у нас им, конечно, надежнее всего сидеть летом в пионерском лагере,