художника. Он избирает почти карикатурную тему, вводящую нас в самую гущу быта: «Болезнь и смерть Фидельки» — любимой комнатной собачонки взбалмошной барыни. На эту тему Федотов написал две сепии[1], снабдив их обширными подписями, поясняющими сложную ситуацию. Приведем полностью подпись под первой из них, чтобы дать представление об этой работе: «Утром во время чая оказалось, что захворала одна из дюжины собачонок хозяйки. Чай со стола прочь, и его заменила подушка; на эту подушку госпожа положила свою пациентку — Фидельку, поставила ей пиявки, забинтовала ее и потом начала расправляться со всем домом. С башмаком в руке она грозит горничной, уже и без того встрепанной, на которую в то же время ябедничает еще нянька (они редко живут в ладу). Сын уже поставлен на колени с учебной тетрадкой, из которой вырезывает лошадок, и из мщения хватает бегущую мимо собачонку, чтобы навязать ей на хвост бумажку, которая болтается у него на нитке во рту. Дочка, оставив свою куколку, которую поила на столе чаем, с надранными ушами прибегает под покровительство отца, который и сам спасается от жены бегством, не забыв однако ж взять с собою утешение — пунш; в дверях попадается ему собачонка, которую он всердцах швыряет ногой. Домашний казачок тоже не обойден благоволением хозяйки. В отворенной двери виден ветеринар, позванный для Фидельки, но он так изумлен представившейся ему сценой, что стоит в нерешимости и не знает входить ли». Все это с удивительной живостью изображено на рисунке; Федотов неистощим в изобретательности мельчайших подробностей, которых бесконечно больше, чем описано в тексте. Лист переполнен вещами и фигурами, давая все новую и новую пищу для разглядывания.

То же и на второй сепии «Смерть Фидельки». Тут и больная барыня, слегшая в постель от огорчения, тут и консилиум врачей, и прислуга, и архитектор, призванный спроектировать надгробный памятник Фидельки, и живописец, пишущий последний портрет «покойницы», и много другого люда. И вся эта толпа серьезных, озабоченных, хлопочущих людей сгруппирована вокруг подушки, на которой валяется дохлая собачонка. Это уже не просто карикатура, это памфлет, тем более сильный, что вся нелепость ситуации возникает как бы сама собою, силою вещей. Федотов просто рисует смешную и глупую сцену, но таковы уж зоркость федотовского глаза и чуткость его сердца, что сквозь насмешку начинают звучать слезы горькой обиды за человека и его достоинство. В этой связи образы архитектора и живописца почти трагичны. Эти люди, призванные «глаголом жечь сердца людей», обречены увековечивать «Фиделек».

Кончина Фидельки.

Следствие кончины Фидельки.

Любопытно, что художнику Федотов придал свои черты. В этой последней детали много автобиографического. Это грустная насмешка над собою. Но Федотов не хотел писать торжественные изображения Фиделек, и ему чудилась скорбная, горестная «Старость художника». Полупустая комната, мусор, грязь, белье, сохнущее на протянутых веревках, холод. Плач детей, отчаяние матери. Жестокая бедность, толкающая сына на воровство, а взрослую дочь на проституцию; безжалостная, опустошающая жизнь трущобы. Одеревянев, сидит старик-художник у мольберта, на котором написан для вывески какой-то дикий съестной натюрморт. И все эти люди сгруппированы вокруг лежащего на столе на подушке трупика полуторагодовалого ребенка. Страшное безобразие жизни еще более подчеркивается холодным безразличием гипсовых слепков, висящих по стенам, и мертвой правильностью натюрморта на мольберте. Эта тема по трагической силе своей, по почти болезненной жестокости ее юмора годилась бы для Достоевского, и не случайно как раз в эти годы Федотов иллюстрирует повесть великого писателя «Ползунков». Так юмористическая сценка вдруг звучит страстным воплем о поруганном человеческом достоинстве и чести. Федотов мужественно взглянул в лицо жизни того страшного времени и смело бросил ей свое обличение. Впоследствии он дорого заплатил за это.

Старость художника, женившегося без приданого в надежде на свой талант

Федотов пошел наперерез рутине и лицемерию, примкнув к самому передовому направлению тогдашней русской мысли. Он участвует в «Современнике», сближается с Некрасовым и другими писателями-демократами, и искусство становится для него суровым долгом родной стране, людям, великим идеалам справедливости.

Передовые литература и искусство 1840-х годов стремились служить интересам народа. Они смело бичевали язвы крепостнического строя, бесстрашно показывая жизнь, как бы ни была она неприглядна, но они не менее горячо искали в ней ростки всего светлого и благородного.

Русское искусство XIX века имеет одну замечательную черту. Для русского человека искусство не только предмет наслаждения, не только нечто прекрасное. Русский привык находить в искусстве ответ на свои самые сокровенные. самые важные жизненные вопросы. На произведениях литературы и искусства наши отцы воспитывали не просто свой художественный вкус, но и свое нравственное чувство. Литература и искусство учили жить. От искусства всегда требовалось, чтобы оно крепчайшими узами было связано с общественными, моральными и другими интересами современности, а на художника смотрели как на пророка, как на учителя жизни.

Русская живопись обязана осознанием этой роли прежде всего двум художникам. Один из них, судьбою заброшенный в далекую Италию, мечтал о великом искусстве всенародной проповеди истины и добра, — это был Александр Иванов. Другой, погруженный в кипучую жизнь Петербурга, каждый день должен был чутким своим сердцем отзываться на его радости и печали, — это был Павел Федотов.

«Многому бы народ научил, да цензура мешает...», — записал однажды Федотов в своем дневнике, тем отчетливее определяя для себя цели своего художнического служения.

Во второй половине 1840-х годов он мечтал создать серию «Нравственно-критические сцены из обыденной жизни». Художник намеревался издать ее в литографированном виде, но не успел выполнить своего намерения. Серия эта, сохранившаяся в рисунках, очень разнообразна по своему содержанию. Здесь и незлобивые шутки из семейной жизни, и саркастические замечания по поводу общественного быта, и нравоописательные характеристики, и психологические этюды.

Каждая картинка снабжена заголовком и подписью, содержащей, как правило, краткий диалог между действующими лицами сцены. Федотову не изменила привычка оживлять свои рисунки литературным текстом. Иногда рисунок является даже иллюстрацией к заранее средактированной подписи. К одному рисунку сделана подпись: «А что, мусье, как скоро возьметесь вы приготовить моего сына?» — «А куда вы его хотите — по какой карьере пустить?» — «По моей — в гусары». — «О, это очень скоро». Подпись эта иллюстрируется тремя фигурами: старый отставной военный подводит к толстому пустоголовому «мусье» дворянского недоросля. Здесь весь смысл сцены раскрывается лишь в подписи, без которой пропадает острота. На другом листе изображены двое бедняков-офицеров, играющих в карты