Шрифт:
Закладка:
В чешском эшелоне на запасных путях слышалась граммофонная музыка, топот и песни. У штабного салон-вагона часовые выслушали патрульных стрелков, потом вызвали офицера, и тот приказал им ввести арестованного в вагон.
В салоне командира 1-й маршевой роты 8-го Силезского стрелкового полка пировали чешские офицеры с командиром роты подпоручиком Богумилом Борецким. За одним столом с подпоручиком сидел в кителе с крестами и медалями хорунжий Ной Лебедь, знакомый подхорунжему по встрече в улице, да и позднее виделся с ним в штабе казачьего полка.
Один из патрульных доложил подпоручику Борецкому, что задержан неизвестный, который-де расклеивал прокламации у вокзала. Они за ним гнались, схватили, но он оказал сопротивление, выдавая себя за казачьего подхорунжего. Чехов ругал всячески, называл сволочами. И ни слова о бежавшем, как будто патрульные стрелки не видели, как тот успел скрыться в чьей-то ограде.
– Я подхорунжий! – напомнил Коростылев. – У меня документы! Я поймал большевика с прокламациями, дрался с ним, но ваши патрульные солдаты схватили меня, а большевика упустили. Это возмутительно!
Изрядно помятый, весь в грязи, без ремней и оружия и без фуражки, подхорунжий выглядел жалким.
– Ошинь интересно! – вышел из-за стола подпоручик Богумил Борецкий. – Обыйскать.
С Коростылева содрали грязную шинель – из карманов шинели вытащили портсигар и десятка полтора скомканных прокламаций. Все это положили на свободный стул. Под шинелью – китель, документы в кармане.
Подпоручик проверил документы. Действительно, перед ним подхорунжий.
– Ошинь интересно!
Небрежно выслушал сбивчивый рассказ Коростылева и еще раз спросил стрелков: видели ли они большевика, который расклеивал прокламации? Оказывается, они никого не видели, кроме задержанного. Они гнались за ним от вокзала.
– Что они говорят? Переведите мне!
– Та-ак!
Подпоручик взял одну из прокламаций, передал Ною:
– Прошу, читай, хорунжий! Это ошинь интересный! Наш патрульный стрелок не видель никакой польшевик. Он сам – польшевик!.. Ми буйдем слушайт!
Хорунжий подошел к электрической лампочке, расправил на ладони листок, начал читать нарочито медленно, густо:
«Товарищи!
При царском самодержавии мучили и убивали людей, но таких чудовищных зверств, какие творят белочехи карателя Гайды по всей нашей Сибирской железной дороге, еще не знала история. На станциях Мариинск и в Ачинске замучены сотни людей. В своих карательных эшелонах белочехи насилуют женщин, творят расправу без всякого суда и следствия. Чешские солдаты из всего нашего русского языка выучили только четыре слова: „хочу помилую, хочу ро сстреляю…“»
Года, месяца, числа под листовкою не было.
Когда Ной кончил читать, чешские офицеры, понимающие по-русски, изрядно выпившие, налетели на Коростылева, как ястребы на воробья, били со всех сторон. Большевиков надо уничтожать, чтобы красная чума не заразила чешских легионеров. Коростылев орал во всю глотку, что он не большевик, да никто его не слушал.
Хорунжий Ной стоял в стороне и не проявил никакого желания защитить незадачливого офицера. Пущай проучат этого хлыща, сообщника есаула Потылицына, чтоб он ребрами почувствовал карательные меры, какие сам чинил над беззащитными жертвами. Он, хорунжий, не суперечит чехам – пусть ярятся. Весь его особый эскадрон с первого июля находится в двойном подчинении: с одной стороны отдает приказы начальник военного гарнизона полковник Ляпунов, а с другой – отменяет эти приказы подпоручик Борецкий. Мало того – подпоручик изъявил желание, чтоб достославный казачий хорунжий Ной Лебедь проводил с ним вечера в салоне. Пусть Ной Васильевич не пьет – это даже хорошо, и мало говорит – это еще лучше, но подпоручику приятно видеть здоровенного бородатого Ноя, которого представил всем офицерам командующий Гайда перед походом на Иркутск и Забайкалье.
VII
Избитый подхорунжий с окровавленным лицом валялся возле мягкого дивана. Борецкий приказал патрульным стрелкам привести его в чувство. Те притащили в солдатском котелке холодной воды, вылили на голову Коростылева, и он мало-помалу очухался, хотя и не мог ни встать, ни сесть без посторонней помощи.
– Садись на стул! – приказал подпоручик.
Стрелки усадили Коростылева. На кителе оборваны пуговицы. Глаза запухли, с разбитых губ и носа текла кровь.
– Теперь будешь указывайт, польшевик, где ваш подпольный комитет?
– Я… я… не большевик, – едва выдавил из себя Коростылев.
Борецкий обратился к хорунжему.
– Ви может сказайт, где мог получат оружие – шашка, наган, документ этот польшевик?
Хорунжий подумал. Экая бестия подпоручик! Сам же понимает, что избитый подхорунжий не самозванец. Должно, солдаты упустили настоящего большевика, а не сказали о том, чтоб не отвечать.
– Подхорунжий это, господин подпоручик. Коростылев. Имени-отчества не знаю. Не большевик. Думаю: где-то в улице он и в са мом деле сцепился с большевиком, когда тот лепил свою прокламацию.
– Прокламаций был его карман! Видаль, как взял наш стрелок прокламаций карман его шинель?
– Как же! Да ведь в грязи бумажки-то! К чему бы большевику вывалять в грязи прокламации и держать их в кармане комом?
– «Комом»? Што понимайт «комом»?
Хорунжий смял в руке прокламацию, показывая, что значит «комом».
– Ты его знайт?
– Как же! Сомнения нет – подхорунжий Коростылев. Печальное событие произошло, да что поделаешь? Ночная темень, дождь к тому же. Большевик успел скрыться, как говорил Коростылев. А тут патруль увидел еще прокламацию. Вот и приняли его за большевика. А не большевик он, оборони бог!
Подпоручик Борецкий подумал: как-никак подхорунжего умяли ни за что ни про что. На всех улицах и перекрестках кричат, что чехи – братья русских солдат, казаков и офицеров, и вдруг этакий конфуз!..
– Ми будем вести следствий.
– К чему следствие, господин командир? Большевики про то в момент узнают и по всему городу разнесут: чешские солдаты арестовывают русских братьев-офицеров.
– Если бы не чешски легионер – всем русски офицера капут от польшевик!
– Так и было бы – капут! – кивнул хорунжий. – Какая у нас сила без вас? Не было силы. Да и нету!..
– Ты молодец, хорунжий! – похвалил Борецкий. – Пусть подхорунжий точно сказайт: как он упустил польшевик? Пошему чешский стрелка назвал «сволоша»?
Хорунжий подошел к Коростылеву:
– Должно, не обознался: подхорунжий Коростылев? Ага! К чему чехов обозвал сволочами?
– Не чехов, большевика!
– Ага! Понимаю. Так и поясни командиру роты. И, кроме того, скажи, что большевик успел убежать до того, как патрульные подошли. Или не понимаешь: мы все на чехах держимся, как вши на очкуре. Винись да кайся, покуда есть у поручика настроение помиловать. А если почнут следствие – стрелки будут свидетелями, что ты сам расклеивал прокламации. Моей защиты мало будет.
Обалдевший от побоев мордастый подхорунжий не одолел подступившей горечи – задохся от обиды. Весь он как-то скис, ссутулился, плечи задергались, как у неврастеника, и, закрыв лицо руками, он разрыдался.
– Экое, – махнул рукою хорунжий. – Баба ты, не подхорунжий, господи прости. Это же чистый срам!
Чехи о чем-то энергично забормотали, неприязненно косясь на всхлипывающего Коростылева.
– Сами видите, какой он большевик, – кивнул Ной, отойдя в сторону. – Дозвольте мне уехать к себе на отдых, господин Борецкий. Час поздний, да и конь застоялся.
Борецкий пожал руку хорунжему:
– До свидани, Ной Васильяв! Ми тебя глубоко уважайт.
– Благодарствую, – поклонился хорунжий – и вон из вагона.
Коростылева успокоили, угостили коньяком, чтоб взбодрился, и поручик Брахачек допросил его. Про большевика, которому удалось вырваться и бежать. Коростылев дал такое показание: «Он был высокий, в гимнастерке военного образца и в кожаной фуражке. Невероятной силы, лет двадцати пяти, не больше. На левой щеке шрам. Нос с горбинкой, глаза синие». Надо же! Коростылев даже цвет глаз успел разглядеть во тьме ночи. Но если бы всем чехословацким корпусом стали искать в городе большевика по указанным приметам, то его так же легко нашли бы, как иголку на дне Енисея. VIII
Управляющий губернией получил депешу из Туруханска от полковника Дальчевского: пароходы бежавших красных захвачены, большевиков вылавливают, чтобы доставить в Красноярск.
На другой день из Красноярска была дана телеграмма в Омск Сибирскому правительству:
«Девятого июля полковник Дальчевский со своим отрядом настиг большевиков в Туруханске. При артиллерийском обстреле пароходов красных пробиты борт, кухня
