От него этого можно ожидать. Я завидую, что он поднялся до таких высот, но подражать ему решительно не могу. Я груб, вспыльчив и даже высокомерен. Точно так же, как и в отношении давящей человека вселенной, уж если ей нельзя дать отпор, то мне хочется по крайней мере узнать, что это за сила, я хочу знать, как и откуда возникает насилие. Я не могу спокойно ожидать, пока падающая скала, от которой некуда деться, рухнет на меня. Лучше уж я сам брошусь под нее, и пусть она раздавит меня. В моем решении не прибегать к отсрочке сыграли роль и другие причины, но и эта моя нетерпеливость, видимо, была большой движущей силой. Эта порывистость, когда, решив что-то, не можешь уже больше медлить и бросаешься вперед, возможно, сродни дерзкому духу моих предков — купцов, которые в погоне за фортуной частенько становились авантюристами.

То же самое и в моем отношении к Раку. Несомненно, та же закваска бродит во мне, доводя мою страсть до такого предела, что с ней уже трудно совладать. Сколько мучений доставляет мне эта страсть! Но почему я не даю себе воли? Потому что я знаю себя. Знаю, что душа у меня беспокойная и отважная, но, с другой стороны, я крайне беспомощен и неспособен постоять за себя. Я подобен какому-то странному сосуду с двойными стенками — из металла и хрупкого фарфора. Бурное кипение не причиняет ему вреда, оно ведет к образованию трещин только лишь на стенках этого фарфорового сосуда и, видимо, он разлетится на мелкие кусочки. Я совершенно ясно, ощутимо предвижу это. Это невыносимо. Но развязка в конце концов наступит.

По словам господина М., уже решено, сколько человек будет мобилизовано на будущий год в нашем полковом округе и по каким родам войск они будут распределены. На это имеются документы, которые в тщательно запечатанном конверте хранятся как секретные в сейфе нашей городской управы. Поскольку здоровье мое восстановилось, несомненно, медицинская комиссия признает меня годным, а следовательно, я тоже принадлежу к указанному в этих документах контингенту призывников и уже предрешено, кем я буду — пехотинцем, артиллеристом, кавалеристом или же солдатом обозно-транспортных войск. Это уже больше чем вероятность, это достоверность. Городская управа находится рядом с нашей начальной школой. Мы каждый день проходили мимо садика перед зданием управы, по обеим сторонам которого еще сохранился земляной вал, оставшийся от феодальных времен, и зеленеют высокие деревья. Само здание выстроено в период Мэйдзи. Краска с него уже облезла, и все оно сильно обветшало. В какой же из его комнат стоит сейф, где хранится документ, который ре-шает мою судьбу?

Август 1941 г.

Получил письмо от Сано. Он пишет, что сейчас все ост-рее чувствует, насколько он был неправ, когда в том важном деле, в котором я открылся только ему, не оказал мне достаточно сильного противодействия и не постарался переубедить меня (речь идет о моем намерении не подавать прошения об отсрочке призыва). Он глубоко раскаивается, что не сделал этого,; Кажется, он считает, что, если меня отправят на фронт, это будет чуть ли не его вина. Кроме того, по его религиозным воззрениям поступить, как я,— в данном случае значит искушать бога. Он склонен считать своим грехом то, что он, мой друг, не смог меня переубедить и вынужден был остаться в роли наблюдателя. А я полагаю, что если такие действия — грех, то вполне достаточно, если грешником буду один я, а впутывать сюда еще и Сано вовсе ни к чему. Но думаю я так, конечно, от неверия. Несомненно. Ведь до того, как я сблизился с Сано, и бог, и Христос, и христианство были для меня не более как словами, встречавшимися в английских книжках. Как ни странно, но совершенно противоположное всему этому понятие «красный»; вначале тоже было для меня всего лишь словом. Правда, на уроках истории в средней школе от учителя Уэмуры, который вел этот предмет, я часто слышал, что во времена Отомо городок Юки был Римом для всего острова Кюсю. Но в наш век крайнего корыстолюбия, утилитаризма и эпикурейства это звучит как сказка. В городе сейчас нет ни одной христианской церкви и ни одного пастыря. Нас с начальной школы учат поклоняться только его величеству императору. Безусловное почитание императора превыше всего. Однако у нас постепенно возникает все больше сомнений в справедливости того, что творится от его имени. И чем больше превозносится его авторитет, тем сильнее растет тайное сопротивление. Мое безвыходное положение, видимо, печалит Сано как самое большое несчастье. Но еще больше скорбит он о том, что это несчастье касается не только меня. Я это знаю.

Сано пишет, что, как он недавно слышал, в Америке есть люди, которые из-за своих религиозных воззрений отказываются идти на войну. Их подвергают тщательной проверке, устанавливают, действительно ли уклонение от призыва продиктовано религиозными мотивами, и тех, кто подпадает под соответствующую статью, оставляют в тылу в резерве,; Но при этом им приходится выполнять такую работу, которая тяжелее, чем непосредственное участие в боях на фрон-: те. Большей частью это набожные молодые люди из квакерского Общества друзей — секты, к которой принадлежит и Сано. И он пишет, что если бы это было возможно в Японии, он с радостью согласился бы на любую работу: пошел бы ухаживать за больными в сумасшедшем доме, поступил бы в шахтеры или в кочегары на грузовое судно — лишь бы не идти на войну. Я не сомневаюсь, что Сано так бы и поступил, как говорит.

Больше всего меня удивило то, что действия, за которые в Японии полагается расстрел, в иных странах разрешены законом. Добрая воля людей, личные права тех, кто стремится их отстоять до конца, охраняются там, даже если речь идет об участии в войне. Но если это делается в других странах, то, значит, такие же порядки могли бы существовать и в Японии! Однако у нас и думать не приходится о чем-нибудь подобном, а тому, кто попытался бы доби-: ваться таких порядков, пришлось бы расстаться не только с этой идеей, но и с головой. Вот в чем разница. Чем же это объясняется? Исследовать причины, выяснить их — уже это одно было бы полезнейшим делом. Разбираясь во всем этом, мы бы, вероятно, впервые узнали, что за страна в действие тельности Япония. Точно так же как нельзя разглядеть собеседника, если стать