Я покачала головой:

– Меня не интересует личная жизнь Майкла. У нас чисто профессиональные отношения.

– Если не считать того факта, что вы не прочь затащить его в постель.

– Бет, я ему плачу́.

– Очевидно, за эту работу вы ему платить не станете, – сказала она. – Она будет на добровольной основе.

Я в ужасе сообразила, что телефон продолжает писать наш разговор. И, протянув руку, выключила запись.

Бет наблюдала за мной.

– Вероятно, вы не желаете говорить о сексе.

– Я бы предпочла обсуждать вашу сексуальную жизнь, – парировала я.

– До этой части интервью мы еще не дошли, – невозмутимо ответила она. – Может, позже. А пока мы говорим о вас.

– Я бы предпочла без этого обойтись.

Бет посмотрела на меня. Ее глаза буквально гипнотизировали – большие, глубокие, в которых легко утонуть. Даже теперь. Должно быть, когда ей было двадцать три, сопротивляться этому взгляду было невозможно.

– Для протокола: думаю, этот детектив – именно тот человек, за кого себя выдает, – сказала она. – Вероятно, он даже симпатичный. И действительно неженатый. Но вы никогда этого не узнаете, если позволите ему оставаться загадкой, потому что так комфортнее. Вот вам мой совет. – Она пожала плечами. – Выбор за вами. Действуйте.

Только несколько часов спустя, в конце рабочего дня, когда биск из омара давно был съеден, счет оплачен, а я сидела за стойкой регистратуры, мне из нашего с Бет обеда стали ясны четыре вещи.

Во-первых, она действительно пришла выяснить, что я узнала у детектива Блэка. Потому что я ей не позвонила. Значит, у нее есть по крайней мере одно слабое место.

Во-вторых, она сказала, что ее мать всю жизнь стыдилась. Чего?

В-третьих, она ловко увела разговор от своего детства, а затем заставила выключить запись, смутив меня.

И в-четвертых, когда я упомянула о возможной душевной болезни Марианы, Бет рассвирепела. От ее застывшего лица и мертвого голоса мне стало не по себе. Бет не удивилась предположению о безумии матери, не стала ничего отрицать. Ее охватила холодная ярость.

А в подобной ярости она страшна.

Я на правильном пути – ответы где-то рядом. Осталось выяснить, где именно.

Глава 19

Октябрь 2017

ШЕЙ

Моя сестра была помощником-референтом главы банка, в банке она и познакомилась с мужем, сотрудником юридического отдела. Они с Уиллом жили в одном из новых малоэтажных многоквартирных домов в центре города, недалеко от набережной, в районе, построенном для состоятельных людей вроде них. Когда я явилась на ужин, Эстер открыла дверь в льняных брюках и блузке, стоимость которых равнялась месячному заработку нашего отца. Я пришла в темных джинсах, черной футболке, кедах и растянутой черной толстовке с капюшоном. Выглядела я так, словно только что шаталась по их району, заглядывая в окна, но Эстер ничего не сказала.

Мы с Эстер были такие разные, несмотря на одинаковые черные волосы и темные глаза. У Эстер была модная стрижка каскадом, короткая, до подбородка, она очень ей шла. Я волосы не стригла, а стягивала резинкой в хвост. По идее, мы должны были как минимум недолюбливать, как максимум – ненавидеть друг друга, но у нас никогда не возникало этого чувства. Слишком много нам пришлось пережить вместе.

Уилл обнял меня. От него пахло лосьоном после бритья и мужским дезодорантом – ароматы, которые я успела забыть.

– Я так тебе рад, – сказал он.

Я протянула ему бутылку вина – теплую, потому что в автобусе она лежала у меня на коленях.

– Я тоже рада.

До Уилла, в двадцать с небольшим, Эстер встречалась с мужчиной, который поднял на нее руку. Я помогла ей сбежать от него, пока он был на работе: в середине дня грузила в фургон мусорные мешки, набитые ее вещами. Теперь, много лет спустя, мы стали совсем разными: Эстер – успешной и благополучной, я – разведенной и несчастной; но пережитого из памяти уже не вычеркнешь – как мы швыряли мешки в фургон, как я первые несколько дней ночевала в квартире, которую она сняла, как мы ели чипсы на ужин. Такое не забывается.

Уилл направился в столовую накрывать на стол, а я пошла за Эстер на кухню, где она поставила мою бутылку вина в холодильник и достала из ведерка со льдом уже охлажденную.

– Спасибо, что пришла, – сказала Эстер.

– Спасибо, что не сводишь меня с коллегой Уилла.

Она ответила мне сдержанной улыбкой.

– Ты ловко меня напугала. Как прошел день?

Я обедала с местной знаменитостью, предполагаемой серийной убийцей, но, посмотрев на Эстер, не решилась сообщить ей об этом. Обсуждать убийства мне вдруг расхотелось.

– Отлично, – ответила я. – Как всегда.

Она сморщила нос.

– Ты уже давно там работаешь и заслужила повышение до администратора или руководителя офиса. А еще лучше вообще оттуда уволиться. Это тупик. Я понимаю, ты не стремишься сделать карьеру, но тебе явно нужно что-то получше.

Да, дополнительные деньги мне бы не помешали, но одна мысль о смене работы, о том, что придется привыкать к другим людям, вызывала у меня ступор.

– Если подвернется что-то подходящее, я дам тебе знать.

– Отшучиваешься? – Эстер разложила тетраццини в глубокие тарелки, нарезала зелень, чтобы посыпать их. – Тебе не хочется спорить, вот и говоришь то, что мне приятно слышать.

Все так, но в этот вечер я была настроена миролюбиво.

– Как там мама и папа?

– Говорила с ними вчера. Ты бы их навестила. В это время года во Флориде чудесно.

– Эстер, там же сезон ураганов.

Она снова улыбнулась – несмотря на склонность к нотациям, чувство юмора у нее имелось.

– Ладно. В таком случае ты могла бы звонить им чаще. Или хотя бы изредка.

Я сделала большой глоток вина. Она абсолютно права – я могла бы чаще звонить родителям. Но на отношения с ними повлиял тот инцидент в моем детстве. Родители корили себя за то, что не сумели защитить меня, хотя, рассуждая логически, винить их было не в чем. Их чувство вины, в свою очередь, заставляло меня, девятилетнюю, чувствовать себя виноватой за то, что я причинила неприятности маме и папе, заставила их страдать. Эстер винила себя за то, что ее не было рядом и она не смогла защитить меня, и обижалась, что мне уделяют гораздо больше внимания, и за это тоже испытывала вину. Четыре любящих друг друга человека ходили по замкнутому кругу, не зная, как из него вырваться, – и продолжают ходить двадцать лет спустя.

Иногда мне казалось, что я могу разорвать этот круг. Но родители теперь во Флориде, а все так и осталось запутанным.