— Ты так говоришь, словно здесь уже был, — дожёвывала она лобстера.

— Я был. Пять лет назад, — подтвердил Вадим. — Здесь многое изменилось. Например, судя по твоей марке, наконец заработала почта. В то время отправить письмо было просто невозможно. Ну и чисто объективно видно, что город растёт, строится, меняется.

— По работе или путешествовал? — Ирка отставила тарелку и сыто откинулась к спинке стула, борясь с желанием поковыряться в зубах пальцем — зубочисток на столе не было.

— Скорее, по делам. Здесь и в Пунтленде, — Вадим показал рукой вверх, давая понять, что Пунтленд — это на севере, если смотреть на карту. — Я тогда останавливался у одного влиятельного человека. Если понадобится помощь, к нему и сейчас можно будет обратиться, я уже договорился.

Вот этот разговор Ирке нравился. Куда больше, чем беседы о коралловых рифах и обзор сомалийской кухни. Из того, что она прочитала ей и так было понятно, что тут можно упиться верблюжьим молоком, обожраться козьим сыром и всякими лепёшками, вроде самсы.

— С чего начнём? — спросила Ирка Вадима поутру.

В рубашке с длинными рукавами, завязанной на узел поверх майки, шляпе и солнцезащитном креме она вышла из номера, повесив через плечо сумку на широком ремне, как почтальон.

Сомалийское солнце уже вставало над горизонтом, но ещё было прохладно. Ирка поёжилась, хотя это было больше нервное, но по ночам здесь холодно.

— С кофе, — показал на ресторан Вадим. — Начнём с кофе и завтрака, а потом сразу поедем на побережье.

— А наш гид в курсе, зачем мы приехали? — уточнила она, заворачивая ту самую сомалийскую самсу с собой. Ничего, кроме кофе, не лезло.

— В курсе, — сдержанно заверил Вадим.

— А то он так рьяно навяливал нам останки древних цивилизаций, что я засомневалась.

— Он же гид. Это его хлеб. Когда мы найдём, что ищем, вдруг вспомним: этой стране есть что показать хорошего, а он уже анонсировал что.

Спасибо Вадиму за «когда найдём» и уверенность. Наверное, он был прав. Но видеть хорошее — трудный навык, а пока даже взгляд ни за что хорошее не цеплялся. С тех пор как они сели в пикап с вооружённой охраной, всё, что Ирка видела — грязь, мусор, разруха и нищета.

Глава 30

На берег они приехали, когда там разгружались рыбацкие лодки, чтобы доставить свой улов на рынок как можно свежее и раньше. То есть это гид, их толстощёкий Кумар Весельчак (которого Ирка невзлюбила, может, и несправедливо) подсказал, когда лучше приезжать, чтобы застать рыбаков. Именно с берега и с рыбного рынка они и решили начать.

Подходили к каждой лодке: Весельчак коротко пояснял кто они и зачем, Ирка протягивала Петькину фотографию.

— Вы видели этого человека? — добавляла она от себя.

Ирка заранее отпечатала целую пачку и решила, что обклеит каждый столб, если понадобится и спросит каждого человека в этом чёртовом городе.

— Скажите, а для вас белые, так же как для нас, например, азиаты — на одно лицо? — спросила она у Весельчака с помощью Вадима. — Тайцы, например, нас тоже не различают, фаранги для них одинаковые. Может, это звучит грубо, но я из практических соображений.

Весельчак Кумар рассмеялся.

— Да, отчасти так и есть. Но даже если рыбаки вытащили из воды другого неверного, или гринго, или фаранга, вряд ли они бы это забыли. Так что всё нормально.

И они пошли дальше, к следующей лодке.

— Вы не видели?.. — терпеливо протягивала Ирка фото, Вадим пояснял, гид переводил.

Худые мосластые сомалийцы качали головами и равнодушно отворачивались к улову, а они шли дальше по берегу, заросшему мусором и бесконечному. Вдоль моря, такого же грязного и бескрайнего.

— Это что, акулы? — ужаснулась Ирка, глядя, как совсем юный мальчишка, высокий и ломкий, взвалил на плечо рыбину. — Шарк? — переспросила она гида типа по-английски.

— Шарк, шарк, — кивнул Весельчак. А Вадим перевёл:

— Сомалийцы не самые успешные рыбаки. Традиционно их занятия — земледелие и скотоводство. На берег их когда-то сгоняли чуть ли не насильно, сначала правительство, потом нужда. Здесь нет рыбалки в традиционном для нас понимании, — добавил Вадим от себя. — Эти парни ловят только то, что можно продать. Китовая акула, лобстеры, морские черепахи. Если повезёт — тунец. Но в основном китовая акула, которой и ценится африканский берег. И для того, чтобы вернуться не с пустыми сетями, приходится плыть довольно далеко. Поэтому, собственно, мы здесь, — посмотрел он на фото Севера. Ирка только показывала — видеть Петьку на снимке было больно.

Она понимала, и они с Вадимом обсуждали, что если у Петьки была возможность спастись, то только на рыбацкой лодке, поэтому они и опрашивали рыбаков, поэтому и решили, что будут начинать каждое утро с берега, а после ехать по больницам, пока не обойдут каждую из нескольких десятков.

Зря Ирка думала, что грязно — это то, что она видела на берегу: пакеты, бутылки, пластик, тряпки, гниющие водоросли, рыбьи потроха — всё это плавало в воде и валялось на берегу кучами.

Грязно было на рыбном рынке.

Дохлые акулы, которых разделывали прямо на кафельном полу. Кровь, кишки, вонь, полчища зелёных мух. Несчастные полуживые черепахи, лежащие кверху брюхом на жаре, на улице, и которых иногда поливали водой. Всё это вызывало такое гнетущее впечатление, что Ирка вышла, отвернулась и не могла себя заставить ни повернуться, ни снова зайти внутрь.

Невыносимо хотелось всё это развидеть. И никогда сюда не возвращаться. Но она была здесь не ради удовольствия. Поэтому выдохнула, толкнула зазевавшегося гида и кивнула на вход.

С рынка они, конечно, тоже ушли ни с чем.

Никто на мгновенный успех и не рассчитывал. Но с чего-то нужно было начать, и они начали.

К слову, сомалийцы сами по себе не были злыми или недружелюбными. Может, уставшими, порой хмурыми, но много и охотно улыбались, порой слышались даже дружные раскаты смеха, значит, кто-то шутил. И в целом относились к приезжим доброжелательно, не особо обращая внимание на пять человек с автоматами, что их сопровождали.

Конечно, это Ирка поняла не сразу. В первый день ей было так плохо, что она заперлась в ванной и прорыдала минут двадцать без остановки. Перед глазами стояли и бедные