— Вряд ли ты бы поняла меня лучше, всё же это игра. Впрочем, как и я, создав сотни вариантов «Если бы, то» так и не смог тебя понять. Это как недописанный роман. Каких бы сюжетных поворотов и замысловатых концовок ни придумали читатели, что напишет автор, наверняка не знает никто. Напишет или мог бы написать, история знает немало недописанных книг.

— Ну я, слава богу, ещё жива, — усмехнулась Ирка, ковыряя остывающую курицу.

— Мы наш роман ещё допишем? — улыбнулся Вадим. Поднял бокал:

— Я верю, любовь,

Ещё сбудешься ты.

Природа не терпит

Ни в чём пустоты. *

Ирка подняла свой, хоть и заметила: опять это «мы», «наш».

Конечно, они допишут. Хоть никто и не знает, чем он закончится, их роман.

Вино приятно шумело в голове. Виноград с сыром приятно укладывались в желудке поверх курицы — Вадим отказался в её пользу, Ирка почти всё съела одна.

— Спасибо, что рассказала про письмо, — сказал Вадим. — И всё же, что случилось в тот день на вечеринке? Он так и остался самым ужасным днём в моей жизни.

— Даже хуже аварии? — удивилась Ирка.

— Намного хуже. Честное слово, ты можешь рассказать мне что угодно. Мне важно знать, что ты чувствовала, почему поступила так, а не иначе. Но ещё важнее это для тебя, а я единственный человек, который может помочь тебе это прожить и забыть. Потому что, как ни крути, это касается только нас: меня и тебя. И никого больше.

— Это касается не только нас, — покачала головой Ирка. — И вряд ли я смогу, Вадим.

— Если не ты, то кто тогда сможет? — тепло улыбнулся он.

— Да, именно так и говорит моя мама. Только мне будет больно, а тебе ещё больнее.

— Порой иначе нельзя, — погладил он её пальцы. И снова ни хрена не дружески.

Мягко, ласково, настойчиво.

— А нельзя как-то, — забрала Ирка руку. — Ну, без этого?

— Без откровенности? — уточнил Вадим.

Да, с откровенностью у неё всегда было туго. Ирка никогда к ней особо не стремилась без нужды. Хотя сейчас нужда явно была. Без откровенности они не сдвинутся с места, чтобы отпустить друг друга и остаться друзьями. Боль связывает крепче любви. И пока они от неё не избавятся, так и будут ходить по кругу, как привязанные.

— Да, без откровенности, — ответила Ирка.

— Нет, нельзя, — просто и убедительно ответил Вадим. — Ладно, вечеринку оставим на потом. Давай начнём с простого. Что сказал тебе мой отец в аэропорту?

— А вино здесь без ограничений? — допила она до дна очередной бокал.

— Думаешь, нам понадобится ещё?

— Думаю, не всё ты хотел бы слышать.

— Я помню, как ты сказала: «Нельзя вываливать откровенность как груду камней, из-под которых не выбраться». И, конечно, кое-что я тоже хотел бы скрыть. Но кое-что мне жизненно необходимо знать. Ир, что сказал тебе мой отец? — смотрел он на неё в упор.

— Он пожелал нам счастливого пути, — невозмутимо пожала плечами Ирка.

Это была правда. Именно это Борис Воскресенский и сказал, когда обнял её посреди зала у всех на виду, погладил по спине: «Счастливого пути!». А ещё…

———

*Олег Григорьев (1943—1992)

Глава 26

— Когда ты его найдёшь или не найдёшь, — сказал Ирке Борис Воскресенский. — Когда узнаешь всё, что хочешь знать или чего знать не хочешь. Когда тебе будет так плохо или так хорошо, что захочется переспать с Вадиком, не делай этого, моя упрямая ведьмочка. Лучше осчастливь какого-нибудь чумазого сомалийца.

— Это почему же? — усмехнулась она.

— Его ты забудешь без проблем. И не будешь из-за этого страдать.

— А если я не хочу спать с чумазым сомалийцем? — спросила Ирка, хотя должна была, конечно, спросить: «А почему я должна страдать из-за секса с Вадиком?», вернее, она должна была спросить: «С чего ты взял, что я вообще собираюсь с ним спать?»

— Тогда не спи ни с кем, — улыбнулся Воскресенский. — Я буду тебя ждать.

— Вы все будете, — усмехнулась Ирка. — И Риша, и Андрей, и мама.

— Нет, — покачал головой Борис Воскресенский. — Я.

Он больше не добавил ни слова. А вот Ирка добавила.

— Знаешь, когда меня сожгли последний раз, у меня окончательно испортился характер.

Показала ему средний палец и прошептала одними губами «Да пошёл ты!».

Она могла бы, конечно, выразится красноречивее, потому что была на него так зла, что хотела если не прибить, то покалечить точно, но переполненный аэропорт, дети…

— Я слышал своё имя, — не дал себя провести Вадим.

— Боишься, отец сказал что-то, чего мне не стоит о тебе знать? — хмыкнула Ирка.

— Я боюсь многих вещей, — ответил Вадим. — Боюсь змей. Боюсь снова тебя потерять. Боюсь разочаровать сына. Но настолько постыдных тайн у меня нет. Ты можешь спросить, и я расскажу тебе всё, что захочешь.

«Даже про то, что жена тебе изменила?» — коварно подумала она.

А ещё о том, почему в своей выдающейся речи Великий адвокат не дал им с Петькой ни одного шанса. Почему решил, что при любом раскладе: жив он или нет, хорошо Ирке будет или плохо, у неё останется только Вадим и выбор между дать ему второй шанс или не давать. Почему только Вадим? Потому что он будет рядом?

Чёртов старый интриган!

— Ну-у-у, твой отец сказал, чтобы я о тебе позаботилась, — ответила Ирка.

Вадим улыбнулся.

— Очень смешно, Ир, но мы не сдвинемся с исходной точки, если не научимся разговаривать.

— А ты считаешь, нам стоит двигаться? — принялась она энергично составлять пустую посуду.

Ну почему она вечно сильна задним умом? Почему сразу не догадалась, что Борис знает больше, чем говорит? Или только делает вид, что знает? Почему сразу не спросила? Или чёртов Великий адвокат на то и рассчитывал: что она будет думать о его словах, думать о нём, позвонит.

Чёрта с два он угадал!

— Лично меня всё устраивает, Вадим, — выдохнула Ирка. — И устраивало ещё больше, когда ты был женат. Но я надеюсь, что найду Петьку, ты встретишь девушку, с которой тебе не