него может быть в карманах, кроме гвоздей, верёвок, похожих на пулеметные пули металлических отвесов и острых циркулей? Иногда Марио оставался работать ночью. Включал настольные лампы, и в комнату сразу же налетали насекомые и жуки, сгорая и падая на пол. Марио расхаживал по комнате, и жуки весело, как орехи, хрустели под его ногами.

В ту ночь он тоже не спал, удерживая в себе это состояние стойкой бессонницы, усталость, что приходила утром, чувство отстранённости от движения планет в небесах. До тридцати лет он научился радоваться уходящему времени и не жалеть, что оно уходит так быстро. Привычки его давно выработались, беспокойство прошло, зависимости обрели определённость. Летом особенно остро хотелось не засыпать, хотелось удерживать в себе чувство призрачности и мимолётности всей темноты мира. К шести утра Марио окончательно утратил ориентацию во времени: солнце уже поднялось над деревьями, но и месяц ещё висел в небе, чувство было такое, что город давно проснулся, и все занимаются важными делами, от этого Марио охватило непонятное беспокойство, предчувствие, что планеты выстроились над ним, намекая на начало чего-то важного в его жизни, чего-то, что должно было произойти как раз в эти странные дни, в конце июня, когда солнца и луны множатся и прячутся в воздухе, как лисы в тёплой траве. Он закрыл окна, вышел на улицу, достал телефон, чтобы посмотреть, который час. И в этот момент ему позвонил Коля.

Коля торговал овощами, держал два киоска на Конном, два – в центре. В одном из них работала мама Марио. В начале лета Коля пробовал открыть ещё один, пятый, и прогорел. От нервов села поджелудочная. К врачам Коля решил не обращаться, традиционно лечась алкоголем. Вчера утром попёрся на свадьбу к дочери одной своей одноклассницы, умершей пару лет назад и оставившей по себе добрую память и взрослую наследницу. Поздравил молодых, поговорил про семейные обязательства, поприставал к женщинам, поругался с мужчинами. Ночью его скрутило. Утром оказался в больнице. Злился. Ругался с докторицей. Как только та ушла, набрал племянника.

– Маричек, – осторожно и сухо подбирал он слова, чтоб не показаться чересчур беспомощным, – говорить не могу, тут спят. Сделай так: сходи ко мне, ключи у тебя есть, возьми зубную щетку, возьми бритву, возьми фен, возьми домашнюю обувь, возьми полотенца, бельё, журналы, грелку, карты (я сейчас про игральные говорю, ты понимаешь), миску, ложку, набор ножей, несколько свежих сорочек, галстуки, носовые платки, чайник, термос, тостер…

– Вы что, переезжаете? – перебил его Марио.

– Я в палате, – жёстко ответил Коля.

Марио испугался. А Коля продолжил:

– Меня прямо со свадьбы забрали. Ночью. Даже переодеться не во что. Давай, Маричек, давай, – давил на племянника холодно, – двигайся, двигайся.

Нервность его передалась Марио. Коля любил напрячь, любил держать всё под контролем, плёл систему семейных отношений, как липкую паутину, и страшно обижался, если кому-то случалось вырваться из его нежных цепких объятий. Много говорил о родных, говорил в общем хорошо, но относился к ним, как к должникам.

Жил Коля в двухэтажном здании неподалёку, ему принадлежал весь первый этаж. Здание стояло в глубине двора, с улицы его почти не было видно. Стены пропускали сырость, балконы провисали, потолок мог давно обвалиться, чудом держался на каких-то невидимых креплениях и опорах. По комнатам Коля умело расставлял вёдра и кастрюли, будто хитроумные ловушки, в которые пытался поймать драгоценные дождевые капли. В советские годы в здании жили четыре семьи. Колина семья занимала две комнаты на первом этаже, рядом с ними жили Павловы: Павлов-отец, инженер, Павлова-мать, тоже инженер, и их дочка – истеричка и интриганка. Наверху, прямо над ними, жил Шалва Шотаевич – грузинского рода, начальник цеха на Шевченко, одинокий джигит с кучей связей. В другом углу на том же этаже жили старые большевики, Коля их различать так и не научился. Возможно, они просто хорошо конспирировались. В начале девяностых Павловы оказались евреями и выехали. Квартиру за копейки продали Коле. Большевиков становилось всё меньше. В конце концов осталась какая-то старушка. Чувствовала себя не лучшим образом. Иногда, увидев себя в зеркале, пугалась. Коля её подкармливал. Шалва тоже выехал. Но квартиру не продал. Время от времени, раз в два года, прилетал откуда-то из Гамбурга, работал там в порту. Проветривал комнаты, сидел вечерами с Колей, рассказывал про свою новую жизнь, не жаловался, хотя Коля всё равно его утешал. Квартиру Шалва продавать отказывался, непонятно почему, будто держал в запасе вариант отступления, иллюзию того, что всё можно вернуть, что снова всё станет хорошо. К тому времени Коля остался один: родители умерли, сёстры – Зина и Марина – вышли замуж, народили, развелись, но возвращаться в семейное гнездо не спешили. Марина воспитывала Марио и работала на брата. Зина жила возле моря, приезжала редко. Марио видел в этом семейное проклятие: мама его вышла замуж, но неудачно. И тётя Зина вышла замуж, и тоже неудачно. Коля прятал в холодильнике большие суммы денег, держал в коридорах привезённые оптовиками овощи, спал на двухместном диване, раскинувшись и забывшись. С женщинами ему не везло, им с ним – тоже. У Коли была оливкового цвета кожа, узкие глаза, недоверчивый тяжёлый взгляд, невыразительная улыбка, жёлтые зубы старого уличного пса, слабые лёгкие и заплывшее жиром сердце. Завтраки себе Коля готовил сам. Всё так или иначе должно было закончиться поджелудочной.

Марио нашёл ключ, открыл двери, прошел по коридору, попал в обжитые Колей комнаты. В помещении горой лежала зелень и стояла столбом пыль, резковато отдавало лекарствами, приглушённо – горелой едой. В первой комнате над столом висела новая модная люстра с несколькими светильниками. Светил, между тем, лишь один. В углу стояли две стиральные машины. Обе не работали. В следующей комнате стояли шкафы с новой фирменной одеждой и старыми детскими книгами. На полу лежали ковры, густо обсыпанные чипсами. Дальше Марио наткнулся на не подсоединённый провод кабельного и не выключенный удлинитель с тостером на конце. Коля любил хай-тек, но имел проблемы с проводкой. Комнату укутывал мрак от закрытых жалюзи, воздух впитал в себя столько запахов и устоявшегося тепла, что Марио не выдержал и открыл окно. Достал пакет, начал собирать вещи. Покопавшись, нашёл термос, полотенца, бельё. Вспомнил про зубную щётку. Ванная находилась в другом конце здания. Он прошёл через комнату с двумя телевизорами (один показывал, на втором был звук), миновал чуланчик, где Коля держал швабры и охотничье ружьё, прошёл через проходную комнату, выводившую непосредственно на просторную запущенную кухню, в углу которой, отгороженная китайской цветной ширмой, стояла установленная на четырёх кирпичах большая модная ванна. Колину