Шрифт:
Закладка:
— … нет, всё-таки суббота выходным днём, что ни говори, а достижение! — слышу краем уха от проходящих мимо гегемонов лет под тридцать, нарядно одетых, но уже изрядно поддатых, несмотря на то, что до полудня ещё много времени, — Не одним днём выпить нормально можно, а два подряд!
— Понимает Партия и Правительство нужды и чаяния рабочего человека, — серьёзно поддакнул ему товарищ, придерживая бутылку в кармане пиджака.
— Кхе… — от услышанного я прихожу в изрядную задумчивость. Однако, откровение!
Не то чтобы таили это от меня, а как-то так… мимо прошло. Других проблем хватало. Наверняка попадалось что-то косвенное в газетах, или в разговорах какие-то обмолвки случались, но вот не легло в голову, и всё тут!
«— Это чего ж я ещё не знаю? — озадачился я, — Ведь наверняка полным-полно точно такой же элементарщины, очевидной для всех окружающих настолько, что её просто не обсуждают! А потом, при случае, вот так вот всплывает…»
В центре Посёлка тяжёлую технику гоняют редко, поэтому дороги здесь почти приличные, а центральная улица, носящая сакральное имя Вождя Мирового Пролетариата, заасфальтирована. По асфальту бегут сеточки трещин, а местами попадаются достаточно заметные ямы, но всё-таки это — цивилизация!
Заасфальтирована также площадь (вот сюрприз!) Ленина, с гипсовым Ильичём, крашеным серебрянкой и показывающим куда-то в Светлое Будущее, стоя на высоком постаменте за символической чугунной оградкой. Ещё несколько прилегающих улочек покрыты асфальтом частично, ибо лимит!
Что означает это таинственное понятие в советском языке, я пока понимаю смутно. Вот как это так?! Деньги у Посёлка есть, а асфальта в желаемом количестве — нет, ибо лимит! Зато есть фонды… ну то есть именно на асфальт их нет, а вообще — есть! Знать бы ещё, что это такое…
Дойдя до асфальта, мама, опираясь на супруга, переобулась в туфли-лодочки на невысоком каблуке, а минутой позже его помощью воспользовалась тётя Зина, демонстративно презрев помощь сунувшегося было дяди Вити. Вокруг такие же празднично одетые женщины и девушки, одинаковые, как клоны, переобуваются, разговаривают и всячески предвкушают грядущее светское мероприятие.
Народу достаточно много, как бы не под две сотни, и как это водится в деревнях и маленьких посёлках вроде нашего, все… ну или почти все, друг с другом знакомы. По крайней мере — старожилы, прожившие здесь два-три года, ну и вовсе уж редкие аборигены, пустившие здесь корни.
Отец, забрав у женщин сапоги, отошёл куда-то на минутку и вернулся уже без них.
— Выходят, выходят… — заволновались впереди, и мама привстала на цыпочки, силясь разглядеть выход жениха и невесты из поселкового Совета.
— Не вижу ничего… — в отчаянии произнесла она, — Ваня, ну сделай что-нибудь!
Нахмурив лоб, отец тронул ухо, хмыкнул, и…
… р-раз! Подсев, подхватил маму под коленки и водрузил себе на плечо.
— Однако, — уважительно произнёс я, примерно представляя, какой незаурядной физической формы требует это упражнение.
— Могём! — ухмыльнулся батя, легко удерживая повизгивающую, но очень довольную супругу.
— Счастливая… — выдохнула мама, умилённо глядя куда-то поверх голов. Впрочем, через минуту или две молодожёны прошли мимо нас через расступающийся народ, и я хорошо рассмотрел их.
Невеста, широколицая и курносая, из тех, о ком говорят «С лица воду не пить», с сияющим лицом крепко держалась за жениха, нетвёрдо державшегося на ногах. Торчащее пузико и юный возраст молодожёнов, не оставляли фантазии шансов.
— Горько! — завопил кто-то в толпе, — Горько!
— Коля! — внезапно заорал отец, яростно семафоря руками кому-то, — Коля!
Приглядевшись, я увидел невысокого, тощенького и несколько кривоногого, изрядно поддатого плешивого мужичка в пиджаке на вырост и с лентой через плечо.
Рядом, будто для контраста, монументальная дама с башней из сожжённых волос на голове, намертво закреплённых невообразимым количеством лака, местами собравшегося в искрящиеся на солнце капельки. Это массивное сооружение покоится на надёжном фундаменте из обильных щёк, вольготно расположившихся на широком, скуластом лице, и трёх… нет, четырёх подбородках.
— Коля!
Мужичок заворочал головой, заоглядывался, близоруко щуря глаза.
— Иван Аркадьич! — ответно заорал он, отцепляясь от супруги и на шатких ногах начиная проталкиваться навстречу, — Дорогой ты мой…
Слюнявые поцелуи в губы отец вытерпел стоически.
— … человек, — закончил мужичок, не отпускающий отца и глядящий на него расплывающимся взглядом.
— Людмила Львовна… — к матери с поцелуями он не полез, — моё почтение! Рад, очень рад…
— А это ваш Мишка, — сощурился он, всё так же держась за плечи отца, — Ох нет… прошу пардону! Михаил Иванович! А вырос-то как, вырос!
Внезапно отцепившись от отца, он шатнулся в мою сторону, и не успел я опомниться, как был трижды расцелован, и этот опыт мне решительно не понравился! Нет, я человек толерантный, но… фу! Слюни, запах… фу!
— Рады, очень рады, — сообщила монументальная дама, наконец-то протолкавшись к нам и перехватывая своего супруга, уже начавшего выписывать ногами кренделя куда-то в сторону.
От неё шибануло удушливой волной плохого лака для волос, скверных духов, пота и синтетики, но судя по всему, ни саму женщину, ни окружающих, это не смущает.
В отличие от супруга, дама не стала обременять нас поцелуями, ограничившись несколько кислой улыбкой, показав при этом золотые зубы и размазанную по ним помаду. Но если супруг одет на вырост, то дама, напротив, местами обтянута несколько избыточно, напомнив перетянутую верёвочками ветчинную колбасу. Даже цвет лица схожий.
— Очень, очень рады за вас! — подхватила мама, — Такое событие! Верочка! Поздравляем вас от всей души!
— Да, да… — вторила ей тётя Зина, — Свадьба, это же раз в жизни! Примите наши поздравления!
— Иван Аркадичь… — поводя головой, будто отгоняющая слепней лошадь, отец невесты взрыл асфальт носком грязной туфли и отчаянно перекосил физиономию. Не сразу понимаю, что это он так подмигнуть пытается…
— Нам бы… — Коля снова перекосился, и, отчаянно таясь от супруги, скептически наблюдающей за этими ужимками со смешанными чувствами. Среди них полагаю, преобладали «Когда же ты, скотина, нажраться успел» и «Потом поговорим», а отцов коллега, всё так же кривясь, выразительно щёлкнул себя по горлу.
— Нам пора, — поджав губы, сообщила монументальная Верочка, и, подхватив благоверного под локоть, потащила его с собой, не обращая внимания на робкие попытки сопротивления. Обернувшись, она одарила нас улыбкой Щелкунчика и затерялась за спинами гостей.
Почти тут же туберкулёзно прокашлялись динамики, издав под конец такой звук, будто кто-то высморкался в микрофон.
— Дорогие молодожёны! Мы собрались здесь, в этот торжественный день…
Какая-то немолодая тётка в перманенте, стоя в прицепе украшенного
