сейчас меня нет. Я где-то рядом.

Он выходит и закрывает за собой дверь. А может, не выходит и не закрывает. Кто его знает. Звонит телефон.

— Алло, это вы? — спрашивают в трубке.

— Нет, не я, — говорю я на всякий случай.

— А кто?

— Ну в каком-то смысле я, но не совсем. А это кто?

— А что?

— Да нет, ничего.

— А он где?

— Он здесь. Вернее, его нет, но он где-то тут. Что-нибудь передать?

— Передайте, что никто ничего не передавал.

— Хорошо, — и я кладу трубку.

То есть я ее не кладу, потому что и не поднимал, так как никто не звонил, а если и звонил, я нее равно был в другом месте, куда, может быть, и звонили, но уже не при мне, так как я оттуда уехал и меня там не было.

В нашем городке

Говорят, что когда-то наш городок стоял у моря. Оно постепенно высыхало, высыхало, пока не превратилось в озеро, потом и вовсе в небольшой пруд. Теперь вокруг него громыхает трамвай, и пассажиры могут видеть из окон, как дети пускают в пруду свои кораблики и плавают по зеленой глади два лебедя. Но вода в городском водопроводе хранит едва уловимый солоноватый привкус, и наследственное пристрастие жителей к крепким морским выражениям напоминает о том времени, когда пруд был настоящим морем.

И еще: по-прежнему в нашем городе множество моряков. Они существуют для красоты, и действительно нельзя не признать, что морская форма им очень к лицу. Днем моряки служат в морском ведомстве, а вечерами собираются на веранде кафе «Фрегат» с видом на пруд. Здесь, за стаканчиком коктейля «Десятый шквал» и доброй трубкой, хорошо беседовать о преимуществах различных типов судов, о тонкостях навигации, о выгодных фрахтах.

Жизнь в нашем городке тихая, спокойная. Только вот жены моряков все так же тревожно ожидают мужей, не находя себе места, покуда из-за поворота улицы не возникнет знакомая фигура, идущая враскачку. Женское сердце остается женским сердцем.

Пропуск

Я слонялся по квартире, пребывая в нерешительности: оставаться ли мне дома или пойти на улицу погулять. Наконец, рассудив, что выйти на воздух все-таки будет лучше, оделся и спустился вниз.

Я уже собрался открыть дверь парадного, как вдруг услышал:

— Ну, куды, куды разбежался?

Сначала я опешил от неожиданности. Потом разглядел, что у двери сидит вахтер, самый настоящий вахтер и держит в одной руке дымящуюся алюминиевую кружку, а в другой — кусок сахару.

— Как это куда? На улицу! — сказал я.

— А пропуск есть? — огорошило меня это странное существо, затем шумно втянуло в себя чай и хрустнуло сахаром.

— Какой еще пропуск? — изобразил я удивление.

— Такой! Чтоб фотография и печать, где положено!

Нехорошее чувство, что ведь этот человек в конце концов, может быть, и прав в своем немыслимом требовании, скребнула по сердцу. Мне нестерпимо захотелось очутиться по ту сторону двери, там, где небо, птицы, трамваи… «А вдруг обратно не пустит?» — тоскливо подумал я.

— Товарищ, миленький! Ну можно я пройду! Ну что вам стоит!

— Не положено! — отрубил он.

— А вот это не подойдет? — робко спросил я и вложил в его заскорузлую руку свой читательский билет.

Он внимательно рассмотрел его и вернул:

— Просрочен!

«Все кончено! — пронеслось в голове. — Никогда, никогда не увижу я больше милую улицу, не пройдусь по тротуару…»

И вот в этот момент дверь с улицы отворилась, и на пороге выросла дородная женщина, нагруженная сумками и авоськами. Она окинула нас сердитым взглядом и сказала:

— Опять за свое! Опять людям проходу не даешь! А ну марш домой.

При этих словах дверной страж весь как-то съежился и уменьшился в размерах.

— Вы уж его, старика, простите, — продолжала женщина, уже обращаясь исключительно ко мне. — Неделю уж как на пенсии он, не знает, куда себя девать… Вахтер он бывший, тридцать лет вахтерил…

— Ходют, ходют, а спроси пропуск — так ведь нету. — заворчал бывший вахтер.

— Поговори еще! — прикрикнула женщина.

— Ничего, ничего! — пролепетал я. — Ничего страшного! Бывает! — и выскользнул на улицу.

Никогда не подозревал, что можно быть счастливым просто от того, что гуляешь, гуляешь, и все…

Воскресенье по-советски

(Радио, 1975-1984)

Вальс

Иван Иванович Журавлев, несмотря на свои сорок три года, был холост. Работал он в одном крупном производственном объединении начальником планового отдела. Ему нравилась его работа. И еще ему нравилась Вера Васильевна Бойко, работавшая в том же производственном объединении инженером. Интересная, между прочим, женщина.

Иван Иванович был из тех людей, которые на вокзал приезжают за час до отхода поезда. Иными сломами, он все делал заблаговременно. И когда до праздничного вечера, посвященного Международному женскому дню 8 марта, оставался еще целый месяц, Иван Иванович уже начал обдумывать, как бы это изловчиться и пригласить Веру Васильевну на ганец.

«Я подойду к ней, — размышлял Иван Иванович, — и скажу: «Вера Васильевна, разрешите пригласить вас танцевать». Нет, не годится. Лучше так: подхожу к ней и говорю: «Разрешите пригласить вас танцевать, Вера Васильевна». Тоже не то. Не лучше ни следующим образом: подхожу к ней и говорю: «Товарищ Бойко! На танец пригласить разрешите вас…»

Иван Иванович крякнул, отвергнув и этот вариант.

Когда до праздника оставались считанные дни. Журавлев совершенно измучился, но так ни до чего мутного и не додумался. И тогда он решил отказаться от устной формы приглашения и прибегнуть к помощи бумаги и пишущей машинки.

«Заявка-приглашение», — отстучал он на белом листе.

«Фамилия приглашающего: Журавлев Иван Иванович.

Должность: начальник планового отдела.

Служебные взыскания: не имеет.

Семейное положение: холост.

Наименование танца: вальс.

Продолжительность: 5–7 минут.

Композитор: Птичкин.

Автор текста: Шаферан.

В процессе танца приглашающий обязуется не наступать на ноги приглашаемой.

Дата.

Подпись».

Сжимая бумагу в дрожащих пальцах, Иван Иванович явился на вечер, забился в укромный уголок и принялся ждать момента. Сердце прыгало у него в груди, как у напуганного зайца. В голове мелькали картины вручения заявки-приглашения, одна другой ужаснее. То он вручает приглашение-заявку… То он заявку-приглашение вручает… То, наконец, заявку-приглашение вручает он.

И вдруг бедный Журавлев услышал рядом с собой:

— Иван Иванович, что это вы здесь такой мрачный стоите? И совсем один! Пойдемте-ка лучше танцевать!

— Что-что! — воскликнул Иван Иванович.

— Танцевать пойдемте, вот что! Белый танец объявили, вальс. Что с вами, Иван Иванович? На вас просто лица нет.

— Ах,