Шрифт:
Закладка:
Чары его были слабы и непостоянны, как дуновение ветерка. Это вселяло надежду, что по силам мне будет вырастить Гвинлледа достойным наследником своему благородному и величественному деду. Достойным человеком, хоть человеком он и не был вовсе. Я верила – и фейри могут быть благородны и милосердны. Ведь не зря же сквозь века тянется легенда о леди из холмов, что отреклась от своей жестокой королевы, укрыла от ее козней женщину, которая пришла возвратить украденное чадо, помогла и отпустила их, обрекая себя на гибель от рук мстительной королевы. Или о рыцаре из Дикой Охоты, что легко выслеживал любую жертву, не зная жалости, но в худой неурожайный год бродил средь обветшалых домов, тихой колыбельной убаюкивая умирающих от голода детей.
Даже самый опасный яд может стать лекарством.
Не умереть бы прежде от того яда.
3
На десятый год с моей коронации, когда король совсем одряхлел и не мог больше вершить суд в дальних провинциях, в Вестллиде, что соседствовал с землями моей сестры, вспыхнуло восстание. Лорд взбаламутил народ и успел разграбить пару соседних городов, прежде чем гарнизон подавил беспорядки. Но за покой заплатить кровью пришлось изрядно – взбунтовались все, от мала до велика, словно темное безумие накрыло северные земли. И мой король велел мне привести подкрепление в Вестллид и принести королевское правосудие в мятежные земли.
– Будь чутка и внимательна, юная Джанет, – слабо улыбался он, и когда-то ясные глаза слепо скользили по моему лицу. Он помнил меня совсем юной девчонкой, и давно уже не мог увидеть, как тревога и ответственность исказили мои черты, подобно вуали. – Будь справедлива. И только если не останется другого выхода – будь милосердна.
Вместе с лейтенантом, что вел отряд, со мною отправился в путь и генерал, первый из полководцев Альбрии. Лорд Родерик едва ли был моложе Мортимера, но годы пощадили его и не склонили неизмеримой тяжестью спину. Седые волосы по военному обычаю он заплетал в тугую косу на затылке; хоть и не пришлось на его век кровопролитных войн, но даже в самые тихие годы он был готов к ним, как мы готовы к смене сезонов. В армии его боготворили. Он же боготворил короля.
Глупо было надеяться, что мне достанется хоть капля того уважения, какое он питает к королю, лишь потому, что ношу я серебряную корону. Всю дорогу я ловила на себе его напряженный взгляд и в дневном переходе до Вестллида все же решилась разорвать паутину безмолвных догадок и подозрений, что повисла меж нами:
– Вы так изучаете меня, лорд Родерик, словно в один миг я преобразилась в зимнюю каргу.
Наши взгляды столкнулись, но не мечами, звонко высекающими искры, а щитами, упершимися друг в друга, ни пяди не желающими уступать противнику.
– Хозяин Вестллида, лорд Каэрдин, долгие годы был вашим соседом. Что вы чувствуете сейчас, когда должны его осудить?
Внезапен оказался вопрос генерала, прям и остер, как и его меч. Что я чувствовала? Тогда я задумалась вовсе не над своими эмоциями – что до них, легких, исчезнут с рассветом! – а над ответом, что лорд Родерик желал услышать.
– Вы не поверите мне, но я не чувствую ничего. Возможно, я должна сожалеть, что не разглядела раньше, какое черное сердце предателя он носит в груди, когда приезжал он на праздники урожая, что устраивала матушка. Но что юной девице до гостей, если они слишком стары, чтобы стать ее женихами!
Генерал прищурился и потер подбородок, словно пряча невольную улыбку. По сердцу ему пришлась моя правдивость.
– Разве Каэрдин настолько вас старше?
– В мои пятнадцать он казался мне глубоким стариком, хотя тогда ему не сравнялось и тридцати. Он был не лучше и не хуже прочих лордов, что навещали матушку. К счастью, никто из них не поддержал мятеж – грустно было бы осознать, что все наши соседи оказались бесчестными мерзавцами.
– К счастью, – согласился генерал, и его интерес ко мне угас, как осеннее солнце, что еще долго после заката расцвечивает высокие небеса во все оттенки пурпура и багрянца.
В северных землях осень уже пировала, раскидав медь и золото по густым одеяниям леса. Запах прелой листвы и грибов поднимался над землей, незримыми лентами цеплялся за пальцы и долго вился следом, наполняя душу тоскливым предчувствием заморозков. Но бóльшую горечь и скорбь рождали в сердце неубранные поля, что гнили под долгими дождями. Никто из селян Вестллида не взялся за серп и косу, они готовились пожинать совсем другой урожай, и нынче нечем им было приветствовать Мабон у порога.
Город встречал нас настороженной тишиной, закрытыми ставнями и патрулями. Вместо ярмарочных криков – перекличка солдат, вместо беготни детворы – монотонная поступь дозорных, вместо ярких флагов – вылинявшие под дождями висельники. Мародеров и подлецов, решивших поживиться в темный час, казнили без суда.
Только угрюмый силуэт тюрьмы неизменно вздымался над островерхими черепичными крышами.
Суд начался утром, когда позднее осеннее солнце налилось теплом и золотом, щедро рассыпая блики по окнам и лужам. С тоскливым граем тянулись в прозрачной синеве неба птичьи стаи, и хотелось смотреть на них, но долг велел обратить взор на изменников. Каэрдин, первый из них, после долгого заключения в каменном мешке щурил покрасневшие глаза, но лица не опускал. Ни грязное тряпье, ни кандалы на руках не могли скрыть его горделивой осанки.
За ним топтались управители городков и старосты сел, примкнувших к восстанию. В их согбенных спинах, бледных лицах и сжатых кулаках таилось сожаление и тягостный, черный страх. Не за себя – за близких и подопечных. Королевское правосудие сурово, и преступники знали: обрушится оно не только на их шеи, но и на родных, но и на соседей. Я судила не десяток отчаянных храбрецов, я судила тысячи мужчин и женщин, обрекая на смерть либо каторгу.
И я не имела права миловать без разбора.
Когда отгремели чеканные слова герольда, в наступившей тишине я спросила у Каэрдина:
– Разве стоило оно того? Неужели слабость твоего владыки настолько смутила твой разум, а надежда занять его трон ослепила ярче солнца, что рискнул ты теми,
