— Вот и вода! Чистая, холодная, ты только попробуй перекинуться в человека, Лучик! — продолжал тормошить птицу Ол. — Тогда я смогу напоить тебя водой, да и вообще, мне людей спасать как-то привычнее.

«Совень, кыш! Дай мне стать собой!» — услышав уговоры мужа, потребовала Воскобойникова. Птица подчинилась, и Ольгрон едва не рухнул вместе со своей ношей, когда та из легкого пернатого тельца вдруг превратилась в куда более увесистую женщину. Рыжик уложил жену в траву, осмотрел ее шею, убедился, что, кроме глубокой борозды на коже, других повреждений нет.

— Все хорошо, родная, — убирая волосы со лба девушки, проговорил с облегчением. — Сейчас я тебе холодный компресс приложу, дам попить, а ты пока отдышись.

Стянул с себя нательную рубаху, смочил ее в ручье, приложил к горлу супруги. Потом отыскал в траве какой-то крупный плод вроде ореха, расколол его, зачерпнул воды, прошептал над ней что-то и принялся по чуть-чуть поить Злату. Та морщилась, но глотала.

— Вот так, Лучик, ты у меня умница! — Ольгрон и сам выдохнул с облегчением, убедившись, что взгляд его жены прояснился. — Полегчало тебе?

— Угу, — забыв, что она уже не птица, отозвалась Воскобойникова хрипло.

— Полежи, отдохни тогда, жена. Тут в ручье рыба хорошая водится, я сейчас наловлю. Не возвращаться же нам с охоты совсем с пустыми руками. — Ол деловито закатал рукава, и, не оборачиваясь иргуаром, выпустил когти.

Злата некоторое время лежала, чувствуя приятную прохладу у горла и удобную мягкую жилетку младшего мужа под головой. Она, наверное, даже задремала на несколько минут. Очнулась от громкого плеска и довольных восклицаний: муж, наловив рыбы, разделся догола и принялся плескаться в ледяной воде.

Его золотистая кожа в лучах дневного светила сияла, сбегающие по ней капельки воды сверкали бриллиантами, с медно-рыжих волос срывались хрустальные струйки. Тугие мышцы играли под кожей, подчеркивая мужественность и силу. Девушка приподнялась на локте, любуясь этим зрелищем. «И это — мой муж. Мой. Муж. — Думала она, не замечая, как облизывает губы, как учащается ее дыхание. — Неужели я успела забыть, какой он у меня сладкий?»

Скинув мокрую тряпицу со своего горла, которое уже почти совсем не беспокоило, Злата уселась и принялась раздеваться: ей хотелось немедленно присоединиться к мужу, приникнуть к его груди, слизнуть с его кожи сверкающие брызги, ощутить горячие жадные ладони на своем теле, соскучившемся по мужской ласке.

— Лучик?! — не поверил своим глазам Ол, когда, в очередной раз вынырнув, обнаружил поблизости медленно входящую в воду жену.

Она была полностью обнажена. Ее полные круглые груди чуть заметно покачивались при каждом шаге, словно спелые плоды на ветке, которую нежно трогает ветер. Распущенные волосы крупными волнами струились по плечам. Тонкая талия плавно изгибалась, бедра покачивались, словно в танце, обещая так много, что у Ольгрона на пару мгновений перехватило дыхание, а кровь отхлынула от сердца, чтобы приливом скатиться в низ живота.

— Жена-а… — протянул он, — ты решила искупаться?

— Решила присоединиться к тебе, муж, — отозвалась Злата и сделала еще пару шажков, так что вода почти полностью скрыла ее ноги, и теперь чуть заметная рябь на воде касалась темного треугольника волос, к которому то и дело устремлялся голодный взгляд Ольгрона. Впрочем, если б сумел, он обнял бы взглядом ее всю, от маковки до пальчиков ног. — Ты так задорно плескался тут!

— Иди ко мне, любимая! — Ол протянул руки к жене и ступил ей навстречу.

Он немного приблизился к берегу, поднялся из воды, и девушка обнаружила, что муж уже возбужден и готов к подвигам. Еще пара движений, и они, наконец, встретились: руками, губами, телами. Прижались, приникли, впились друг в друга, вцепились, словно опасаясь, что неведомые силы попытаются вновь разлучить их…

Несколько минут просто целовались, как сумасшедшие: взасос, не щадя губы, сплетаясь языками, смешиваясь стонами, прижимаясь все плотнее… Наконец, чуть насытившись, оторвались на пару мгновений, но только для того, чтобы прижаться животами, столкнуться бедрами, впиться в ягодицы пальцами — до боли, которая сейчас была нужна обоим: она давала знать, что они оба живы, они снова вместе — настоящие, реальные, не призраки и не иллюзии.

— Идем на берег, жена, — задыхаясь, пробормотал Ол, покрывая рваными поцелуями ключицы жены. — Вода слишком холодная.

Он подхватил Злату под попку, приподнял и прижал так, что почти проник в нее своим напряженным естеством, в несколько шагов преодолел расстояние до пологого спуска. Песчаный пляж, согретый лучами дневного светила, казался почти горячим после ледяной воды.

Рыжик плавно присел, а затем и улегся, не отпуская от себя жену ни на миг. Она оказалась сверху и тут же принялась слизывать бриллиантовые капли с его груди. Молодой мужчина выгнулся, застонал, принялся ловить ладонями тяжелые спелые полушария женских грудей:

— Дай мне прикоснуться к себе, Лучик, дай насытиться тобой, — взмолился шепотом.

Злата послушно выпрямилась, позволила мужу дотянуться губами до своих тугих сосков, набухших, жаждущих ласки.

— Ты прекрасна, любимая… какое счастье быть с тобой! — бормотал рыжик, терзая жадными губами нежную плоть жены, зарываясь лицом в глубокую ложбинку между упругими полушариями. — Я уже почти не надеялся, что это когда-нибудь повторится!

— Я тоже боялась потерять тебя, Ол! — призналась девушка. — Очень боялась! Хочу скорее почувствовать тебя в себе…

Она приподнялась, сдвинулась чуть вниз и медленно опустилась снова, впуская в свое лоно пульсирующее мужское естество.

— Ох… как же хорошо, — простонали любовники в один голос.

У них больше не было сил сдерживаться, медлить, играть в прелюдии и прочие игры: страсть, словно горная река весной, снесла плотину, вышла из берегов, затопила их полностью, завертела в бурном течении и унесла прочь, в темные бурлящие водовороты.

Злата и сама не поняла и не заметила, как из наездницы превратилась в коленопреклоненную рабыню, распростертую попкой вверх перед своим властителем и захватчиком. Ольгрон вторгался в нее быстро, часто, почти грубо, впиваясь пальцами в ягодицы, а зубами — в плечо, где ожила, загорелась огнем его метка.

— Моя девочка! Моя кошечка! Моя, моя, моя!.. — твердил, как заведенный, рыжик, и каждым движением подтверждал это неоспоримое заявление. — Скажи мне, что моя! Скажи мне, Злата!

— Твоя, — простонала Злата, но Ол, похоже, не расслышал ее полустона-полувсхлипа. — Твоя! — повторила девушка громче, и вновь услышала мольбу мужа. — Твоя, Ол!!! — закричала она на весь лес, отозвавшийся звонким эхом, и взорвалась чувственным экстазом.

— Да-а! Моя-а! — наконец расслышал ее слова Ол и, содрогнувшись, наполнил лоно возлюбленной своим горячим семенем.

Но и тогда не отстранился, не отодвинулся. Наоборот, склонился, обхватил талию и грудь жены и резко перевернулся на спину, потянув тело Златы за собой.