Шрифт:
Закладка:
Честно говоря, я расстроилась. Мне не терпелось познакомиться с учительницей Фрэнка. Я всегда была любимицей учителей, они во мне души не чаяли.
– Не смотри на нас, – продолжал Фрэнк. – Сядь в машину.
Я вспыхнула.
– Так нельзя, Фрэнк, – сказала Мими. – Элис – твой друг. Разве можно так обращаться с друзьями?
Я чуть не расхохоталась от шока. Она же еще меня и защищает!
– Элис – прислуга, – заявил Фрэнк.
А я-то думала, что я его друг, первым удостоившийся приглашения на пижамную вечеринку!
– Ничего, я подожду в машине, – сказала я.
Я видела их в зеркало заднего вида. Мне без труда удалось проследить за ними до самых дверей, потому что они были единственной парой на площадке, одетой точно на поминки в баре отеля «Алгонкин».
Мими вернулась чуть ли не через час. Подойдя к машине, она сперва открыла заднюю дверь, потом захлопнула ее и села рядом со мной.
– Я привыкла ездить сзади на такси, – сказала она. – Практически забыла, когда сидела впереди. Надо чаще садиться за руль.
– Хотите сейчас повести? – спросила я.
– Нет.
Она посмотрела в окно.
– Ты обратила внимание, как они все похожи?
– Кто, дети?
– Матери. Все такие бодрые и неотличимые друг от друга, как с конвейера. «Какой прекрасный денек!» Чушь! Здесь все дни одинаково прекрасны. Думаю, они приехали сюда не потому, что гениальны. По-моему, все мало-мальски смазливые девчонки из провинциальных городков, которые ничего собой не представляют, приезжают сюда умирать. И начинают это делать сразу, увидев здесь миллион не менее симпатичных девчонок, которые вдобавок талантливы. Даже те, кто не стремился на сцену, начинают изображать из себя актрис, делая вид, что ни о чем не жалеют. Самые опасные – те, что улыбаются, как безумные, и целый день не вылезают из штанов для йоги. На родительских собраниях они напоминают кур в курятнике, которым надевают очки, чтобы не выклевали друг дружке глаза.
Ничего себе! И все же за все время нашего знакомства Мими ни разу не обращалась ко мне со столь пространной речью, так что я решила поддержать разговор.
– Вы ходите на родительские собрания?
Мне было сложно представить, как М. М. Бэннинг сидит на складном стульчике в классе и передает по рукам опрос по поводу аллергии на арахис.
– Больше нет.
– А как сейчас все прошло? – не успокаивалась я, задавшись целью ее разговорить.
– Четвероклассники гордятся своей взрослостью, так что я была единственной мамой в классе. Фрэнк жутко волнуется.
У меня сложилось впечатление, что волнуется больше она. Мими продолжала смотреть в окно, точно боялась, что из-за живой изгороди вот-вот выскочит какая-нибудь бойкая мамаша и выклюет нам глаза.
– Фрэнк тоже повзрослел, – сказала я.
– Ты говоришь таким тоном, как будто это хорошо.
– А разве нет?
– Для Фрэнка – плохо. Такие, как он, в раннем детстве очаровательны. А когда вырастают, волшебство уходит, они становятся одинокими и живут в подвале материнского дома. При условии, что у матери еще есть дом.
– Не волнуйтесь, Фрэнк справится, – сказала я.
– Хватит болтать!
Вот и поговорили по душам…
В утренней пробке на три мили от школы до дома у нас ушло полчаса.
– Не забудь забрать Фрэнка после уроков, – напомнила мне Мими, выходя из машины.
– Конечно.
– Я оставила им твой номер.
– Хорошо. Уроки заканчиваются в четырнадцать пятьдесят шесть, правильно?
– Вроде того.
Мими сбросила туфли на высоких каблуках, выбранные для нее Фрэнком, засунула в них перчатки и вошла в дом, держа в одной руке туфли, а другой разматывая стильный платок из футболки.
Я лелеяла надежду, что мы сдадим Фрэнка в школу и вместе примемся за работу. Мими убила эту надежду, хлопнув дверью кабинета у меня перед носом. Я постояла пару минут под дверью, раздумывая, не постучать ли. Очень уж хотелось с чистой совестью доложить мистеру Варгасу, что я делаю все возможное для продвижения работы. Сделав несколько глубоких вдохов, я собралась с силами и занесла руку, только постучать не успела. Мими распахнула дверь и заорала:
– Что ты сопишь тут под дверью? Ждешь, что я тебя позову? Так вот, запомни раз и навсегда: нечего тебе здесь делать! Ты мешаешь! Проваливай!
Она захлопнула дверь и яростно забарабанила на машинке.
«Ладно, – подумала я. – Ни за что больше не постучу в неурочное время. Даже если она сама попросит. Пусть хоть пожар!»
Суеверный человек подумал бы на моем месте, что я накликала беду.
У себя в комнате я вымыла руки, приложила к лицу мокрое полотенце и посчитала до ста, после чего переоделась в шорты, сунула в карман мобильный и отправилась в комнату Фрэнка. За последних пару месяцев мальчик вытянулся на глазах, и я давно планировала избавиться от одежды, которую ему не следовало надевать в приличном обществе. В его присутствии об этом нечего было и думать.
Кстати, для мальчика, эксцентричному гардеробу которого позавидовал бы даже артист, ранее известный как Принс, обстановка комнаты была почти спартанской. Белые стены. Простая кровать и тумбочка, уместные в монашеской келье. Только в изголовье вместо распятия – студийный портрет Бастера Китона. На письменном столе – потрепанный словарь и медицинский справочник тысяча девятьсот семнадцатого года, принадлежавший, очевидно, доктору Фрэнку. Те самые механические будильники, вновь показывающие разное неправильное время.
Почетное место занимала в комнате гардеробная, напичканная огромным количеством встроенных элементов: шкафы, шкафчики, ящички, вешалки, крючки, полки для обуви, полочки с картонками для шляп, туалетный столик со складным тройным зеркалом, которое можно регулировать, чтобы посмотреть на себя сбоку и сзади. Дверцы и выдвижные ящики комодов открывались с помощью маленьких латунных колец, за которые надо потянуть. Фрэнк объяснил мне, что такая система применяется в оснащении яхт, ведь случайная волна может привести к тому, что ничего не подозревающий яхтсмен натолкнется на торчащую из дверцы ручку и нарушит безупречную гладкость своей загорелой кожи. Удачное решение и для молодого человека, впавшего в ярость из-за пропажи своего любимого широкого пояса для смокинга. Еще одно полезное дополнение для взбеленившегося модника – небольшой ковер в восточном стиле – мягкий, плотный, по сути, единственный красивый ковер на весь дом. Вместо иллюминатора в потолке имелся большой люк, который заливал гардеробную естественным светом – просто незаменимым, когда надо отличить темно-синие носки от черных или антрацитово-серых.
Одно плохо – льющееся в иллюминатор солнце, вкупе с привязанностью Фрэнка к плотным пиджакам, длинным рукавам и твиду, превратило гардеробную в огромную духовку. Через двадцать минут я готова была променять всю эту неземную роскошь на жалкую каморку в Бушвике с видом на