Шрифт:
Закладка:
– Капитан! – заорал Льюис, дергая за веревку, чтобы освободить парус. – Капитан Черное Сердце, сэр!
В это мгновение узел развязался, парус раскрылся, и оказалось, что в него, как табак в папиросу, завернуты с десяток мертвых тел и разлагающиеся части нескольких других, запеленатых в шелковистые нити. Льюис узнал испуганное лицо Мурнау, с криком ужаса отвернулся и посмотрел вниз на палубу.
От увиденного у него чуть не остановилось сердце, и он тут же понял, что сидело в той клетке. По палубе семенил паук. Только тело у него было размером с крупную собаку, а из-за длинных, громадных, суставчатых и покрытых волосками ног он казался еще громаднее и еще кошмарнее. Паук замер и посмотрел вверх на Льюиса всеми восемью черными глазами и застучал передними ногами по палубе, будто роющая копытами землю лошадь. Словно по команде, одно из яиц, которые, как теперь видел Льюис, были запрятаны среди останков, треснуло и раскрылось.
Когда Теккерей кончил рассказ, Кэти невольно всхлипнула, а мне пришлось собрать всю волю, чтобы подобный звук не слетел и с моих губ.
– Кэти ужасно боится пауков, – сказал я.
Теккерей кивнул, но не обеспокоенно, как следовало ожидать, а с выражением, которое говорило скорее об удовлетворении. Он будто счел это за похвалу.
– Такие создания и впрямь существуют? – боязливо спросила Кэти.
– Конечно нет, Кэти. – Я обнял ее и взглянул на Теккерея, ища его поддержки. Но он лишь фыркнул и снова наполнил стакан.
– Я думал, мисс, что нервы у вас покрепче, – сказал Теккерей. – Возможно, и вы, и ваш брат все-таки немного не доросли до подобных историй.
– Будет вам, сэр, – сказал я. – Вы, думается, не намного старше меня.
Он подался вперед самым угрожающим образом.
– И сколько, по-твоему, мне лет?
Я осмелился предположить, что ему около семнадцати-восемнадцати, и, к моему удивлению, он расхохотался, хлопнув ладонью по столу так, что его стакан и моя сестра подпрыгнули на целых три дюйма.
Я, хоть убей, никак не мог понять, чем его так позабавил мой ответ, и собирался заявить об этом в самых решительных выражениях, на какие только был способен, как вдруг Теккерей поглядел на меня и на Кэти, и я увидел, что в глазах у него стоят слезы.
– Любопытно, – сказал он, – что хотя море и опасное чудище, некоторых оно притягивает словно магнитом, и им уже не устоять перед этой силой.
– И вы из таких? – спросила Кэти.
– Да, – ответил Теккерей. – Меня повлекло к морю, как только я перестал сосать материну грудь. Прошу прощения, мисс Кэти.
Кэти покраснела: не из-за того, что он выразился грубо, а из-за извинения. Никому раньше и в голову не приходило, что перед ней до́лжно извиняться.
– Но на моряцкую стезю не так уж легко ступить, – сказал Теккерей. – Одни рождаются в семье моряков, как я, – ведь мой отец ходил на судах, и его отец тоже, но так бывает не всегда. Некоторые так и застревают на берегу – моряки в телах сухопутных крыс. Что может быть печальнее?
Тут Теккерей заговорщически взглянул на меня, и я возмутился: да что он знает о моей жизни? Если я и отказался от моряцкой стези, то отказался охотно, а ему бы лучше заняться своими делами, ведь о моих он не знает ничего. Я собирался так и сказать ему, но Кэти заговорила первой.
– Вы сказали, что были влюблены в девушку. Вы бы отказались от моряцкой жизни ради нее?
– Без колебаний, мисс Кэти, – ответил он. – Без колебаний. Но этому не суждено было сбыться. Между нами стоял мой отец, он бы никогда не дал нам пожениться. Говорил, она недостаточно хороша для меня – при том что это была самая очаровательная девушка, о какой только может мечтать мужчина. Мой отец был богатым, влиятельным человеком. Он убедил ее отца пресечь наши с ней встречи. Она не посмела ослушаться. Так она обручилась с человеком, недостойным ее, человеком слабым. Но я все равно верил, что любила она меня, хоть это и не слишком утешало. Она родила от него детей. Детей, которые могли бы быть моими. Детей, которых я бы любил и оберегал.
Он умолк и со страданием в лице посмотрел на нас.
– Я ушел в море, чтобы забыть ее, но море для этого не подходит. Там полно времени на воспоминания. Я никогда больше ее не видел, а теперь и не увижу, упокой Господь ее душу. Когда до меня дошла весть о ее смерти, я уже… уже служил на корабле, на котором служу и теперь.
– А что сталось с ее мужем и детьми? – спросила Кэти.
– Он покончил с собой, – ответил Теккерей с горечью. – Как я и сказал, он был слаб.
– А что же дети?
– Это грустная история, мисс. Не будем больше об этом.
– Как ее звали? – спросила Кэти. – Вашу возлюбленную?
– Мистер Теккерей не хочет больше об этом говорить, – резко сказал я, не веря ни единому его слову и нисколько не сомневаясь, что он попросту играет на чувствах моей жалостливой сестры.
– Кэтрин, – сказал Теккерей, не обращая на меня внимания. – Но все звали ее Кэти.
– О… – начала было сестра, сконфузившись.
– Мистер Теккерей шутит, Кэти, – сказал я, всем своим видом показывая, что нахожу такое поведение по отношению к моей сестре недопустимым.
– Уверяю, что не шучу, – сказал Теккерей. – Ее звали Кэти, клянусь.
– Я не знаю, чего стоят ваши «клятвы», Теккерей, – сказал я. – Если вас действительно так зовут.
– Итан, Итан. – Он развел руками. – Нам ни к чему ссориться. Если я чем-то оскорбил тебя или мисс Кэти, прошу прощения. Я отвык от учтивых бесед. Я слишком долго был вдали от… обычных людей.
Я вскинул бровь и поморщился от того, с каким нажимом Теккерей произнес слово «обычных», но решил оставить замечания при себе.
– Уверена, вы никого не оскорбили, – сказала Кэти и нахмурилась, посмотрев на меня. – И если кому здесь и недостает учтивости, то моему брату.
Я без обиняков ответил, что она ко мне несправедлива, и вскоре мы вступили в ожесточенную перепалку, знакомую в этом мире всем, у кого есть братья или сестры. Едва мы начали пикировку, как наш гость прервал нас, постучав ладонью по столу.
– Итан, мисс Кэти! Мне не хочется быть причиной ссор. Довольно ругаться.
Кэти задрала нос, надменно вздернула бровь и отвернулась. На это я хмыкнул и пожал плечами. Теккерей сиял: за все время, проведенное в нашем обществе, он еще ни разу не выглядел таким довольным.
