Мужчина зажег два жестяных свечных фонаря и протянул один из них папе. Затем повел нас в темноту. Первая пещера оказалась не слишком большой. Мужчина провел нас по ней к узкому отверстию в скале в задней ее части, и мы попали в извилистый туннель, где с трудом пробирались по его каменистому полу то вверх, то вниз. Папа светил своим фонарем так, чтобы я могла видеть, куда безопаснее наступать, и я была благодарна ему за это. Я хорошо осознавала огромную тяжесть горы, нависшей над нашими головами, и непроглядность пространства за пределами небольшого круга света от фонаря, которое казалось темнее, чем самая мрачная ночь.

Наконец мы очутились в очень большой пещере. Нас окружало нечто невообразимое. Странные сталагмиты, вылепленные водой и временем в форме ульев, гигантских ванн и необычных статуй, поднимались снизу, где между ними протекала подземная река. Наш проводник держал фонарь высоко над головой, но местами свет так и не достигал потолка пещеры, находящегося где-то далеко над нами. Вырезанные в жестяной стенке фонаря узоры образовывали на стене мерцающие световые пятна в форме звезд, и казалось, что мы стоим в центре самой Вселенной. Затем мужчина подвел нас к невероятно высокому (примерно раз в пять выше папы) сталагмиту, на который можно было подняться по каскаду естественных ступеней, образовавшихся с одного его бока. Добравшись до его вершины, мы обнаружили там небольшие лужицы совершенно чистой воды, которая, по словам папы, просачивалась сквозь скалы на протяжении тысячелетий. С потолка свисало нечто похожее на бархатные занавески в оттенках розового и кремового. Приглядевшись, я поняла, что это причудливые ряды сталактитов. Но они струились такими мягкими складками – даже с трудом верилось, что это камень. Мужчина снял с пояса палку и легонько постучал по сталактитам. Если до сего момента я не могла поверить своим глазам, то теперь не верила и своим ушам. Странная, потусторонняя музыка, напоминающая колокольный звон, наполнила пещеру, отражаясь от стен гулким эхом. Я почти чувствовала, как сквозь меня проходят волны звука, и на мгновение закрыла глаза. Я представила, что нахожусь в огромном соборе, мечети или синагоге, и вдруг поняла, что не имеет значения, где именно, не имеет значения, в какую конкретную версию Бога верить, потому что вера была чем-то более глубоким и сильным, чем-то вроде музыки, исходящей из камней и пульсирующей в моем теле, более могущественной, чем любые слова, записанные человечеством. Мы с папой буквально замерли и слушали, как медленно затихают последние ноты, а потом он улыбнулся мне, и в его лице, освещенном фонарем, было столько любви, что на несколько секунд у меня перехватило дыхание. И в ту минуту я подумала: «Пока живу, всегда буду помнить этот момент».

Проводник сказал, что туннели уходят еще глубже в землю, но чтобы пройти дальше, потребуются веревки и специальное оборудование. Некоторые научные экспедиции уже начали исследования, вот только из-за войны все остановилось. Я подумала, что очень интересно быть ученым, изучающим эти таинственные туннели, и, возможно, первым человеком на Земле, который увидит, что скрывается в их глубинах.

Увы, пришло время уходить, и мы вернулись тем же путем, каким пришли. Было здорово снова оказаться на свежем воздухе, под ярким солнечным светом. Мама и Аннет сидели на камнях на берегу ручья, и я догадалась, что это, скорее всего, та же самая вода, которая текла в подземной реке в большой пещере. Мне чудилось, что мы с папой заглянули в совершенно другой мир.

Мы устроили пикник под кедром, раскинувшим ветви словно в реверансе, и выпили немного воды из ручья, которая была свежей и холодной, как только что растаявший снег. Затем двинулись дальше. Туристический маршрут привел нас туда, где на обочине дороги все еще лежали остатки настоящего снега, и мы остановились, чтобы поиграть в снежки. Даже Аннет забыла о том, что ее волосы могут растрепаться, и присоединилась к нам. Папа говорил, что зимой здесь такой глубокий снег, что по нему можно кататься на лыжах. Никто из нас не произнес это вслух, но, я уверена, все надеялись, что в следующем лыжном сезоне мы будем далеко отсюда.

Вернувшись в отель, я первым делом проверила, нет ли под кроватью скорпионов, и вышла на балкон понаблюдать за движением на площади, где (и это было очень интересно) человек вел верблюда. Потом я почувствовала чей-то взгляд. За столиком в кафе напротив сидел неряшливого вида мужчина и открыто смотрел в мою сторону. Даже с такого расстояния я поняла, что он не местный. Своей бледной коротко стриженной головой и черной мантией он напомнил мне стервятника, которого мы наблюдали накануне. Увидев, что я его заметила, он взял свою чашку с кофе и поднял ее, словно салютуя мне. В замешательстве я отвернулась, усиленно делая вид, что рассматриваю проезжающий грузовик, нагруженный ящиками с цыплятами. Когда я оглянулась, мужчины уже не было.

* * *

К тому времени, как мама постучала в дверь и сообщила нам с Аннет, что пора спускаться на ужин, мы смыли пыль от нашей дневной прогулки и переоделись в нарядные платья. Это была последняя ночь нашего семейного отдыха, и потому она походила на особый случай. Кроме того, мне показалось, что это была последняя возможность раскрыть истинную цель нашей поездки, если только какой-либо отвлекающий маневр, с которыми мы столкнулись раньше, не был хитрым двойным блефом. Из книг Дороти Л. Сэйерс я знала, что такое иногда случается. Поэтому я была полна решимости внимательно наблюдать за любыми необычными ситуациями и коричневыми конвертами.

Оказалось, мне вообще не нужно было быть начеку, потому что, войдя в ресторан, мы увидели папу за столиком в углу, а рядом с ним человека-стервятника из кафе напротив.

Папа казался немного смущенным, а мама явно была не в восторге, так как мужчина вблизи выглядел еще более неприятным. Его очень коротко остриженные волосы были слишком светлыми, будто солнце обесцвечивало их до оттенка песка в пустыне. Его крючковатый нос придавал ему сходство со стервятником, а глаза были холодными, твердыми и голубыми, как лед. Когда мы подошли, он ухмыльнулся, оскалив желтые зубы, и напомнил мне волка из басни о волке и ягненке. Папа представил нас друг другу, и мужчина улыбнулся еще шире. Его звали месье Гинье, это имя звучало подозрительно, словно кто-то подмигивал. Как заметил бы лорд Питер Уимзи, подмигивание часто указывает на то, что кто-то либо шутит, либо чуть-чуть лукавит.

Мы стояли у стола, ожидая, когда мужчина поднимется и уйдет, но он просто вытянул свои длинные ноги и поудобнее устроился в кресле, неторопливо потягивая из стоявшего перед ним стакана пастис, так что папе пришлось из вежливости спросить, не хочет ли он присоединиться к нам за ужином. Тот, конечно, согласился, и у меня сложилось впечатление, что он наслаждался очевидным дискомфортом, который вызывало его присутствие. Я заметила, что его взгляд время от времени скользил в сторону Аннет, пока он притворялся, что слушает папу и маму, делящихся впечатлениями о том, как весело нам было путешествовать всей семьей и как интересно поближе познакомиться с Марокко. Он рассказал, что сам только что вернулся из длительной поездки по пустыне, и Таза – первый кусочек цивилизации, который он увидел за долгое время. Он навострил уши (совсем как Волк), когда мама упомянула Касабланку.