– Доброе утро.

Данил сразу же оборачивается и удивленно осматривает меня с головы до ног:

– Доброе. Ты куда намылилась?

Я стараюсь не пялиться на голый торс перед собой и четко выделенные линии мышц, которые клиньями стремятся к низко висящими на мужских бедрах спортивкам. Меня снова сковывает жар… А я вообще точно выздоровела?

– На пары, – но, когда вижу как Данил, опираясь пятой точкой о кухонную столешницу, недоверчиво сводит брови, тут же поясняю. – Я нормально себя чувствую, правда.

– И даже больше не грохнешься в обморок?

– Нет, – с легким чувством стыда за то падение прямо в его объятия я уверенно трясу головой.

На кухне повисает тишина. Стоя в разных углах комнаты, мы просто смотрим друг на друга и тянем это неловкое молчание. Пока я первая не делаю шаг вперед, доставая из заднего кармана джинсов парочку аккуратно сложенных синих купюр.

– Вот, – протягиваю Данилу деньги, – это тебе за лекарства.

Взгляд напротив темнеет за секунды и я вижу, как «ходят» желваки на выразительных скулах.

– Убери, – мужской голос становится угрожающе низким. – Я не возьму.

– Но я видела сколько стоят эти таблетки.

Данил резко отталкивается телом от края столешницы, двумя шагами сокращает расстояние между нами и рывком выхватывает хрустящие купюры из моих пальцев. Все происходит так быстро, что я не успеваю опомниться, как они снова оказываются в заднем кармане моих джинсов.

– Цирк не устраивай, Мальвина. Я же сказал, не возьму, – раздраженно цедит он, глядя мне прямо в глаза.

– Я Альвина, – почти шепчу. И это все, что нахожу сказать в ответ, потому что теряюсь от его взгляда.

Поджав губы, Данил лишь усмехается и отрицательно качает головой. У меня начинают покалывать ладошки от желания просто коснуться напряженных скул и осторожно расчесать пальцами этот вечно взъерошенный хаус на голове. Еще пара секунд звенящего напряжения между нами, и Данил оставляет меня стоять посреди гостиной.

– Даня, – я с каким-то отчаянием кидаю ему в спину. – Спасибо тебе…

Он лишь согласно хмыкает, даже не обернувшись. А у меня почему-то начинает щипать в глазах от подкатившей к ним влаги.

Нужно быть полной идиоткой, чтобы не чувствовать – меня избегают.

И так происходит не только сегодня. Данил теперь не просто не покидает пределы квартиры. Он не высовывается из своей комнаты. Несколько дней подряд мы вообще не пересекаемся. Я знаю, что он за стеной, чувствую его присутствие. И такое натянутое молчание между нами еще хуже, чем открытая война и стычки.

Мне есть что сказать Данилу, есть о чем спросить. И пару раз я задерживаюсь перед дверью его комнаты, собираясь постучать в нее, или же просто нагло войти без приглашения… Но так и не захожу дальше этого порыва. Я бы очень хотела не думать об этом, не перебирать в голове тысячу причин и поводов, почему теперь все именно так. А вместо этого теряю всякую концентрацию и внимание на том, что действительно должно быть важным сейчас.

– Мальчевская! Ну, что ты творишь? Что за набор кривых звуков? У тебя после болезни пальцы атрофировались? – орет на весь зал Граховский так, что от его крика резонируют струны у рояля.

Мои руки буквально обвисают на клавишах, горло сжимает соленый спазм. Аристарх Григорьевич орет на меня каждую репетицию, за любую малейшую оплошность или взятую ноту на полтона ниже-выше нужного. А сегодня возмущения в мой адрес достигают пика децибел. Мне только и остается прятать глаза, которые уже на мокром месте. Сил выдерживать такое давление перед остальными студентами становится все меньше.

– Альвина! Ты слышишь, что играешь? Звук должен быть прохладным. Мелодия должна быть тягучей, как…как… как осенний вечер в лесу. Понимаешь?

Я киваю, как болванчик. И еще понимаю, что вернусь домой опять в полную тишину, которая имеет аромат жутко въедливого мужского парфюма.

– Ни черта не понимаешь! – громко вздыхает Аристарх Григорьевич. – Вот ты была хоть раз вечером в осеннем лесу?

Теперь я размахиваю головой по горизонтали, а Граховский неожиданно выдает фразу, от которой прекращается шушуканье остальных студентов:

– Через час жду тебя в Ботаническом саду ЮФУ*.

Я ошарашенно поворачиваюсь к Аристарху Григорьевичу, который, уже всем знакомым взмахом руки, распускает оркестр.

– Но…

– Без «но», Альвина, – Граховский смотрит на меня так, что вмиг леденеют кончики пальцев. – До приезда Андерсена меньше месяца, неделю из которого ты профилонила с температурой, а теперь каждый день тупо играешь мимо нот! Что вообще происходит? Возвращайся в себя. Не понимаешь на словах, будем носом тыкать. Через час, как штык, у входа в сад ЮФУ. И запомни. У тебя нет никакого права облажаться.

Я нервно сглатываю, опять послушно киваю и вылетаю из зала, а потом из самой консерватории быстрее пули. Все-таки веселые истории про методы воспитания молодых талантов Граховским – не студенческие байки. Но ведь он прав. Другого шанса пройти это прослушивание у меня не будет. А я беру и раскисаю из-за того, кого в этот раз, все-таки не оказывается дома. Входная дверь заперта на все замки.

Не сдерживаю горькую усмешку. Все? Терпение сидеть в четырёх стенах закончилось? Ждем его, как обычно, к следующему утру?

Бросая сумку с нотами на пол в коридоре, хмыкаю сама себе. Да и пусть. Кто его там ждет? Блондинка? Или брюнетка? Удачи!

Стараясь не думать о том, что комната моего сожителя пуста, меняю ветровку на легкую стеганую курточку и параллельно вызываю такси до места встречи с Граховским. И уже через пару минут дверь квартиры опять закрыта на все замки, а я жду еле двигающийся лифт на свой этаж.

Пора действительно занять все мысли не тем, почему теряется Данил и почему вообще меня это волнует.

«Да, он выручил меня, когда я заболела», – стоя возле лифта мысленно уговариваю себя же. – «А тот поцелуй… Мне надо просто…»

Двери кабинки, наконец-таки, распахиваются и я, в полной уверенности, что она пуста, делаю уверенный шаг вперед и тут же врезаюсь в чью-то грудь. В нос моментально бьет до мурашек знакомый пряный аромат. Я с ходу вписываюсь в Данила, выходящего из лифта.

Испуганно ойкаю, когда поднимаю взгляд, а мужские руки слегка придерживают меня за талию, спасая от столкновения с бетонным полом подъезда.

– Привет, – Данил реагирует на нашу встречу очень спокойно, а же я теряюсь, когда вижу все такой же кавардак из тёмно-русых прядей, обрамляющих скулы и жутко уставший взгляд.

Даже мерещится, что Даня как-то осунулся за эти несколько дней, пока мы чудным образом умудрялись не видеться,