Хьюго и Реджинальд почти закончили выполнять последнее упражнение. Впереди шли Хьюго и Реджинальд, причем Хьюго – с небольшим отрывом. Я был последним, но успехи мои множились, пусть и со скоростью улитки. Несмотря на все это, я наслаждался каждой минутой. Ничто не сравнится с ощущением, когда ты мчишься галопом на боевом коне. Даже от нанизанного тростникового кольца сердце начинало лихорадочно биться; мне предстояло убедиться, что при атаке на настоящего врага оно и подавно готово выпрыгнуть, трепеща, из груди.

Каждый из нас подошел к последнему туру. Хьюго, с двумя очками в запасе, держался все более уверенно: он гордо восседал на лошади, не сомневаясь в победе. Реджинальд, главная надежда которого заключалась в том, чтобы стать вторым вместе со мной, хмурился, как туча.

Мне не составляло труда свистнуть Рису. Парнишка мог «случайно» упасть, когда конь Хьюго приблизится к перекрестью и кольцу. Рис был мастер изображать травмы. Пожелай я выиграть, он охотно ковылял бы несколько дней на одной ноге, чтобы увенчать обман.

Но нет, решил я. Лучше проиграть, чем победить путем обмана.

Колебания плохо сказываются на внутреннем состоянии. Опустив копье, я прицелился и погнал Лиат-Маха к столбу. Мы помчались по ристалищу, конь и человек, слившиеся в единое целое. Я нанизал кольцо так чисто, точно оно было размером с большое блюдо. Подъехав к друзьям, я потряс им перед Хьюго.

– А ну-ка побей, приятель, – сказал я, светясь от удовольствия.

К моей радости, ему это не удалось.

Реджинальд ударил хорошо, что позволило ему почти нагнать Хьюго, но победа была за мной.

Друзья поздравляли меня, а я улыбался так, что стало больно щекам. Все прекрасно в этом мире, думал я. Наконец-то мне покорилась верховая езда с копьем. Еще я умел сражаться в доспехах, пешим или сидя на Лиат-Маха, и чаще побеждал, чем проигрывал. Хьюго и Реджинальд стали моими надежными друзьями, за которых не жалко пролить кровь. Рис, верный, как пес, был дорог мне, как семья.

Семья.

Меня ужалила тоска, а вслед за ней – чувство вины.

Я подумал о матери и отце, о братьях: три года я не видел их и не получал от них вестей.

И, как порой бывает, Господь подшутил надо мной. А быть может, это забавлялся Люцифер.

– Корабль!

Возглас дозорного заставил меня обернуться в сторону Уая.

Парус, раскрашенный в цвета де Клеров, показался вдали, медленно приближаясь к той самой пристани, на которую некогда сошел я. Сам по себе корабль был непримечательным. Такие приходили по нескольку раз в месяц, доставляя товары и вести из замков графини на побережье. И лишь изредка приплывали суда из Ирландии. Больше интересуясь вином, которым я пообещал угостить друзей, и тарелкой жареного мяса, готовившегося в моей любимой таверне, я выбросил корабль из головы.

Вернувшись в замковый двор, мы расседлали и напоили коней, потом хорошенько вычистили их. Хьюго и Реджинальд занялись скакунами своих хозяев, тогда как я, по-прежнему не состоявший ни при ком, привалился к стене конюшни и глядел на них. Обычно я отпускал едкие замечания насчет их работы, они же грубо намекали, что лучше не зубоскалить попусту, а помочь. Беседа наша была шумной и почти похабной. Так уж заведено среди молодых парней, а зачастую и мужчин намного старше их, когда они собираются в кучу.

– Мама говорит, что употреблять такие слова – дурная манера.

Я повернулся и увидел, что к нам подходит Изабелла, одетая в платье из синей шерсти, на ногах – кожаные сапожки тонкой работы. Одной рукой она поддерживала недавно заведенного черно-белого котенка, совсем крошечного.

– Графиня права, – пролепетал я, изрядно смутившись и надеясь, что она не услышала самых резких выражений. – Простите меня, госпожа.

Она лукаво усмехнулась.

– Мне приходилось слышать кое-что похуже. У кузнеца поганый язык, и у лесничего тоже.

Я хмыкнул – она была права.

– Вашей матушке известно о том, что вы знаете подобные выражения?

Испепеляющий взгляд.

– Разумеется, нет.

– Вы еще не придумали имя для котенка? – спросил я, чтобы переменить тему.

– Брат хочет назвать его Гилбертом. – Она помедлила и возмущенно добавила: – В свою честь.

Я улыбнулся – это имя часто выбирали для котов.

– А вы не хотите.

– Нет! Он мой, а не брата. – Девочка с любовью погладила котенка, и тот замурлыкал, на удивление громко для такого крохотного существа. – Не могу решить: то ли Крошка Мяу, то ли Крошка Лапка.

– Если он мяукает так же, как мурчит, лучше назвать его Большой Мяу, – предложил я.

– Нет.

За годы, минувшие со времен нашей первой встречи, самоуверенность Изабеллы окрепла еще больше.

– Как скажете, госпожа. Котенок ваш, и называть его вам, – сказал я и протянул руку, чтобы пощекотать малыша под шейкой. – Уверен, какое бы имя вы ни выбрали, оно отлично подойдет.

– Где майордом?

Вопрос прозвучал резко, голос был мне незнаком.

Мы обернулись.

В главные ворота вошел черноволосый мужчина приятной внешности, в подбитом мехом темно-зеленом плаще, из-под которого выглядывала облегающая малиновая туника. На ногах у него были длинные штаны, на поясе висели меч и кинжал. Я дал бы ему около тридцати лет. Гордая осанка выдавала рыцаря – как и дородный оруженосец, семенивший в паре шагов позади господина. Я прежде не видел этого человека, но что-то в нем показалось мне знакомым. Правда, я не мог уловить, что именно.

– Кто это? – спросила Изабелла.

– Понятия не имею, госпожа, – ответил я. Но тут меня осенило. – К молу только что причалил корабль. Возможно, он приплыл на нем.

– Похоже, он страшно спешит.

Поскольку майордома нигде не наблюдалось, взгляд новоприбывшего упал на Хьюго. Подозвав его к себе, рыцарь произнес несколько фраз и указал на большой зал. Навострив уши, я разобрал слово «графиня».

Не глянув ни на меня, ни на Реджинальда, Хьюго побежал по ступенькам.

– Я хочу посмотреть, что будет, – заявила Изабелла и пошла следом.

Мне не было смысла спешить за ней: какие бы новости ни доставил рыцарь, они предназначались исключительно для графини и майордома. Поэтому я обуздал свое любопытство до того времени, когда вернется Хьюго и что-нибудь расскажет. Пока же я исподволь поглядывал на рыцаря, нетерпеливо расхаживавшего взад-вперед и постоянно смотревшего в сторону зала. Наконец я понял, что́ привлекло мое внимание: плоская голова. Вглядываясь более пристально, я стал узнавать другие черты: черные как смоль волосы, острые скулы. Родич Фиц-Алдельма, решил я. Кузен или, что более вероятно, старший брат. И, судя по манере