В благословенные времена августа Антонина по прозвищу Каракалла, здесь стояло почти две тысячи домусов, городских вилл, и сорок три тысячи инсул — многоэтажных домов, прижавшихся друг к другу плотно, словно сельди в бочке. Инсулы могли быть роскошны на первых двух этажах. Там жили состоятельные люди или работали лавки. А вот чем выше, тем больше такое жилье превращалось в трущобы. Верхний, какой-нибудь шестой этаж, становился обычно адской дырой, где селилось всякое отребье, разделенное занавеской. Канализации и воды в этих домах отродясь не бывало, зато в избытке имелось масляных ламп и жаровен, служивших источником бесконечных пожаров. В этом случае инсула становилась братской могилой, потому что покинуть ее по деревянным лестницам решительно невозможно. Они тоже неплохо горели. Но, тем не менее, несколько десятков таких домов уцелело и требовало лишь небольшого ремонта. Но это было чудом, так как обычно доходные дома строили как попало, отчего они порой разрушались даже без всякого пожара или землетрясения.

А еще в городе стояло множество старинных храмов и общественных зданий. Они остались в целости и сохранности, в основном из-за того, что до их крыш еще не добрались жадные руки грабителей (1). Именно это в данный момент и пытались сделать. Городская стража сцепилась с обозом экзарха Исаака, который решил в очередной раз поживиться в угасшем городе.

— Сиятельный! — гонец едва дышал. — Хартуларий Симеон пришел из Равенны! Велит своим людям кровли с храма нечестивой демоницы снять. Ну, с того, который вы трогать не велели…

— Стража где? — заревел Валерий.

— На месте уже, сиятельный, — ответил гонец. — Не дают им бронзу с крыши снять. Вас ждут. Чуть до крови не дошло.

Валерий надел доспех, красный плащ, и подпоясался мечом. От его дома до бывшего храма Юноны от силы четверть часа быстрым шагом.

— За мной! — махнул он охране, и пятерка крепких германцев без разговоров пошла за ним.

А у храма было жарко. Хартуларий Симеон орал и брызгал слюной. С ним пришло всего человек двадцать солдат, да обозных мужиков с десяток. А вот городской стражи тут собралось куда больше, и воины угрюмо молчали, взяв посланцев экзарха в кольцо из копейных жал. Их тут ненавидели до дрожи, до скрежета зубовного! Потомки римлян любили свой город, а теперь, когда сюда пошла вода, а за грабежи стали вешать после быстрого суда, полюбили его еще больше. А еще они почитали своих епископов. Тем самых святых отцов, которые много раз спасали их от голодной смерти, раздавая собственное зерно. И этого крепкого горластого парня они зауважали тоже. Мыслимо ли дело! Герцога Сполето своей рукой сразил! Проклятого арианина, грабителя и душегуба!

— Кто таков? — сурово воззрился на чиновника из Равенны Валерий.

— Я хартуларий самого экзарха! — заорал чиновник. — Как вы смеете противиться его воле?

— Ты зачем сюда приехал? — спросил Валерий, с любопытством рассматривая пыльный дорожный плащ из дорогого сукна и тунику из шелка. Хартуларий явно не бедствовал.

— Сиятельный приказал привезти бронзовые листы, — подбоченился Симеон. — И телеги для этого дал!

— В Риме ни одно здание не может быть разрушено без постановления Сената, — покачал головой Валерий. — Убирайся отсюда, хартуларий. И экзарху своему передай, что он здесь больше ни одного гвоздя не возьмет. Это Рим, столица мира, а не деревня в армянских горах, где он пас своих баранов.

— Да как ты смеешь? — пошел пятнами Симеон. — Ваш Сенат палками разгонят!

— Ты про эдикт императора Самослава не слышал? — спокойно спросил Валерий. — Он даровал моему городу самоуправление.

— Да плевать я хотел на эдикт лесного князька! Рим сиятельному экзарху подчиняется! — вошел в раж чиновник из Равенны, который уже дошел до нужной кондиции и сам не понял, что сказал. Тут, в Италии, давно позабыли про власть призрачных императоров, ведь экзарх Исаак приходился родней Ираклию. Никто здесь не мог перечить ему. Экзарх Равенны — царь и бог для римлян. И его люди никого не боялись. До сегодняшнего дня…

— Измена! — страшным голосом закричал Валерий. — Закон об оскорблении величия римского народа нарушен! Вы все это слышали, люди! Взять его! Воины экзарха! К вам у меня вопросов нет! Вы будете свидетелями на суде! А этого пса — в темницу! Сенаторов собрать! Быстро!

Через час два десятка почтенных мужей в возрасте от тридцати до восьмидесяти сидели в новой курии Римского Сената и тряслись от ужаса. Они все как один ненавидели экзарха-монофелита за его насилие над римскими епископами. Но и связываться с тем, кто мог выставить восемь тысяч войска, они тоже не хотели. Точнее, не то, чтобы не хотели. Они этого панически боялись. Конфискация имений и ссылка — вот что грозило им, если экзарх посчитает эту выходку бунтом и подавит ее.

— Ввести подсудимого! — крикнул Валерий, и его охрана втащила в зал курии упирающегося хартулария.

— Это беззаконие! — заорал чиновник. — Вы не смеете! Я служу его светлости экзарху Исааку! Он покарает вас!

— Замолчи! — поморщился Валерий, который сидел первым в ряду сенаторов. Он благоразумно не стал требовать себе отдельного места. Все же он не был консулом, а традиции следовало чтить.

Впрочем, хартуларий не унимался и продолжал грозить карами, а потому рослый германец, повинуясь короткому жесту цензора, врезал шумному чиновнику по печени, чем приглушил фонтан его красноречия.

— Ты вызван на суд, хартуларий Симеон, — начал Валерий. — Повтори высокому Сенату свои слова.

— Вас покарают! — упрямо заявил тот, но гонор растерял.

— Введите свидетелей! — хлопнул в ладоши Валерий, и в зал по одному потянулись воины и обозные мужики, которые слово в слово повторяли сказанное недавно. Лица сенаторов мрачнели. Они оказались в ловушке, и отлично это понимали. Хула на императора каралась смертью. Но высшей судебной властью в Италии обладал лишь экзарх Исаак. И Римский Сенат, если следовать новому эдикту. Они, конечно же, могут отправить хартулария на суд в Равенну, где его немедленно оправдают, но чутье подсказывало им,